Избранное - [17]

— Якие це документы, побачимо…

Он достал очки, надел их, а Ким подал ему удостоверение из белого шелка, на котором было напечатано несмываемой краской:

«Удостоверение

Дано капитану Киму Остапу Федоровичу в том, что он направляется в тыл врага для выполнения заданий командования. Всем командирам партизанских отрядов, частей и соединений предлагается оказывать т. Киму и его группе всемерную поддержку и помощь.

Генерал-майор Белов».

Рыбак прочел, повернул зачем-то на свет и, возвращая шелковый лоскуток его владельцу, сказал:

— Правильный документ. Значит, я понимаю так: мне предписывается оказывать содействие тебе?

— Если ты партизан.

— Я кажу, який я есть, — отвечал рыбак. Он быстро скинул сапог, потом вынул стельку, затем вторую стельку и достал партийный билет, обернутый в кусок тонкой кожи. — Читай, убеждайся: Науменко Степан Ефимович. Партбилет с какого году? С двадцать четвертого. Бачишь?

— Бачу, Степан Ефимович.

— Вот то ж! Оставлен райкомом командовать партизанским отрядом «Победа».

— А где же отряд твой?

— В Выдре, — подмигнул Степан Ефимович.

Разведчики вышли из засады. Началось знакомство. Степан Ефимович пожимал своей сильной рукой тянущиеся к нему руки.

— Вы ж голодные, а ну за мной на уху! — и он повел всех за собой по одному ему известным болотным тропам. Дорогой он рассказал, что только вчера узнал от своей связной Марии Хомяк о появлении в округе двух неизвестных, которые, по их словам, бежали из плена.

— Ну, это были мы, — отвечал Ким.

— То я понял. Обрисовала Мария мне вас.

— Так что ж ты, батя, на нас с гранатой тогда? — спросил Курков.

— На всякий случай, для порядка, — отвечал Науменко.

— Так ведь «для порядка» и мы б могли тебя укокошить, — рассмеялся Курков, — очень даже запросто.

— Не, тогда б уж не было порядка… — усмехнулся Науменко.

Ким рассказал Степану Ефимовичу о гибели Кочубея. Тот, подумав, ответил:

— Не иначе как Микита лютует. Есть такой полицай, толстый, нафабренный. Этот сразу стреляет.

— Точно! Толстый, глаза навыкате, — подтвердил Черепанцев.

— Он. Другие — не. Служат с оглядкой, и нашим и вашим. Один там есть, знает и про меня, помалкивает. О душе своей, значит, думает. А Микитка лютует, дюже лютует. Мы его убрать хотели, так его голыми руками не взять, хитрый, бес.

После получасовой ходьбы небольшой отряд был остановлен окриком:

— Стой? Кто идет?

— Свои, Василий, — отозвался Науменко. Однако это не подействовало.

— Стой! Стрелять буду, — повторил тот же голос.

— Выстрелит, — вздохнул Степан Ефимович, останавливаясь. Потом крикнул: — Василь, то ж наши, советские, иди бачь.

— Всем стоять! — приказал голос. — Нехай выйдет старшой с документами, без оружия.

Ким дал знак разведчикам залечь и быть наготове, а сам вместе с проводником подошел к кустам, откуда слышались слова команды.

Спустя некоторое время разведчики уже сидели у костра, над которым на треножнике висел котелок с кипящей ухой. Степан Ефимович говорил:

— То ж и есть наш партизанский отряд «Победа». Все Науменки. Я, Степан, — командир. Василь — комиссар; младший, Терентий, — наш заместитель.

— А где ж, батя, твои подчиненные? — с усмешкой спросил Курков.

Степан Ефимович крякнул и стал подробно объяснять трудности ведения партизанской войны в Междуречье. Вначале у них был отряд. Немцы загнали партизан в болото и блокировали их там. Силы были явно неравные. Начался голод. Чтобы уберечь людей, братья Науменки приняли решение — распустить людей по селам и хуторам. И вот их осталось трое. Раз в неделю к ним приходят связные из Остра, Сукачева, Сорокаши и других близлежащих сел, приносят еду. Но летом проще — можно промышлять рыбой. Зимой совсем беда…

— Значит, все же верные люди в деревнях есть? — сказал Ким.

— Куда ж они задевались? Есть. А толку что? В Выдре сидеть, мошкару кормить? Масштабов нет, лесов мало. Опять же вся коммуникация в его руках.

— Ну а вы сможете собрать сюда в лес своих людей? Ну хотя бы человек тридцать на первый случай?

Старший, Степан Науменко, молчал. Средний брат, Василий Ефимович, подумав, ответил:

— Это можно. Сколько даешь времени?

— Сорок восемь часов, — улыбнулся Ким.

— Малость пожадничал… Трое суток — пойдет?

— Договорились…

Уха поспела. Голодные разведчики набросились на еду.

Вечером Ким сказал Куркову:

— Сегодня пойдешь со мной ночью в село… Проведем карательную акцию… Будем судить убийцу Кочубея.

— Так точно, товарищ командир! — радостно ответил Курков.

Ким улыбнулся:

— Вопросы есть?

— Опять я чего-то не пойму, — вздохнул Курков. — Вроде велели не раскрывать себя, а немцы же — они тоже не дураки, поймут, чьих рук это дело.

— Теперь это уже не так важно. С местными людьми связь установлена. Можно и посвободнее. А отомстить нужно… Ты все к складу рвался… Подожди, устроим еще фейерверк… А сейчас нужно, даже с точки зрения воспитательной, дать понять: в округе появилась власть. Она карает предателей… Вот с завтрашнего дня ты займешься минированием железнодорожных линий, мостов…

— Все понятно, товарищ Ким!

— Наконец-то, слава богу!

…Вот как спустя почти тридцать лет описывает в своем письме автору этой книги суд над предателем Дмитрий Павлович Шаворский — человек из местных, впоследствии вошедший в группу Кима: