Избранное - [18]
«Погоди, погоди, — сказал он вдруг себе, — до какого часа пускают в больницу? Ведь скоро уже семь, а в больницах установлены определенные дни и часы для посетителей. Как это у меня вылетело из головы?»
Единственное, о чем полковник помнил всю дорогу, — нельзя ехать с пустыми руками, но не мог придумать, что купить. Девушка может воспринять подарок как попытку помирить ее с Аликом.
Покинув автобус, Веньямин Захарьевич задержался у ярко освещенной витрины полукруглого универсального магазина на углу Даниловской площади. Здесь, у нарядно украшенной витрины, он наконец решил, что на сей раз придет к ней без подарка. Так лучше.
Тихие боковые переулки, которые вели от шумной Даниловской площади к Четвертой градской больнице, встретили его тусклыми огоньками занавешенных окон одноэтажных и полутораэтажных деревянных домишек. В одном из этих переулков находились Даниловские казармы, и так как Веньямин Захарьевич не помнил точно, в каком они переулке, он от площади до самых ворот больницы шагал твердым чеканным шагом, выставив грудь, словно был уверен, что здесь среди прохожих никого, кроме военных, не встретит.
Но во двор больницы полковник вошел чуть ли не на кончиках пальцев. После первых нескольких шагов остановился — то ли сердце в груди так гулко стучало, что вот-вот, казалось, пуговицы начнут отскакивать от шинели, то ли он вдруг потерял надежду, что девушка, к которой направлялся, умалит в его глазах вину Алика.
Второй хирургический корпус, где лежала Шева Изгур, находился в глубине большого двора. Туда вела узкая длинная аллея. Выйдя из аллеи, Веньямин Захарьевич в темноте наткнулся на кого-то. Он и сам не смог бы объяснить, почему у него вырвалось:
— Алик, ты?
Тот, кто так стремительно пронесся мимо него и слился с темнотой осенней аллеи, еще не успел так далеко отойти, чтобы не услышать густой голос Сивера. Веньямин Захарьевич прислушался к отзвуку удалявшихся шагов и снова спросил:
— Алик, это ты?
Полковник, собственно, был рад, что тот не отозвался. Что могло бы измениться, если бы это оказался Алик? Он все равно не отменит своего решения посетить ее. Девушка, быть может, и простит Алика, но чтобы он, Веньямин Захарьевич, его простил… Нет, никогда! Разве только все произошло не так, как ему передала Мара. И чтобы окончательно все установить, он обязан увидеться с ней, смотреть ей в глаза, когда она будет рассказывать…
Из объявления, висевшего на стене небольшой, тускло освещенной и неуютной приемной комнаты, явствовало, что сегодня неприемный день. Сегодня разрешаются только передачи.
— А к тяжелобольным? — спросил Веньямин Захарьевич девушку, сидевшую у открытого окошечка.
Быть может, девушка заметила три звезды на его золоченых погонах, а может быть, ей в глазах полковника почудилась сильная встревоженность, но ответила она ему не так резко и отрывисто, как другим, а мягко и вежливо:
— Как фамилия?
— Изгур. Шева Изгур.
— Из четырнадцатой палаты? Там у нее кто-то уже сидит.
— Кто? — невольно вырвалось у него.
— Вот уж чего не знаю… Ее посещают очень многие.
Девушка взглянула на свои часики, потом на большие электрические настенные часы и сказала:
— Вам придется подождать. Когда тот выйдет, вы войдете. К одному больному двух сразу пропустить не могу.
«Кто бы это мог сейчас быть у нее?» — спросил себя Веньямин Захарьевич, следя за каждым человеком, появлявшимся из стеклянной двери коридора. Он несколько раз менял место на диване, пока не забрался, наконец, в тень, где его почти не видно стало. Сидя с опущенной на грудь головой, Сивер раздумывал, должен ли он откликнуться, когда дежурная вызовет: «Изгур! Кто пришел к Изгур?»
Боязнь встретиться с кем-нибудь из родных девушки, стыд открыться им, что он отец Алика, — подняли его с места. Ему казалось, что все в приемной замечают это, и, чтобы отвести от себя их внимание, он вмешался в разговор посетителей, обыкновенный разговор о болезнях, лекарствах, врачах.
— А у какого врача лечится тут ваша?
— Моя?
В это мгновение Веньямин Захарьевич увидел за стеклянной дверью коридора Бориса Логунова.
Полковник стремительно поднялся, обрадованный, что встретил не кого-то из родных Шевы, как ожидал, а Бориса, друга Алика.
На матовом продолговатом, со слегка выдающимися скулами лице Бориса появилась еле уловимая улыбка и тут же исчезла: пусть Веньямин Захарьевич думает, что он, Борис, еще пока не знает о сегодняшнем посещении Алика, не знает, как и чем это посещение закончилось. Он, однако, не мог совладать с собой и бросил взгляд на опущенные руки Веньямина Захарьевича, на диван, где тот только что сидел, — не пришел ли полковник с такой же коробкой конфет, что и его сын. Борис вообще не мог понять, зачем сюда пришел отец Алика. Встать на защиту сына, как тогда на даче? Заведи полковник такой разговор сейчас, Борис говорил бы с ним иначе. А может, полковник явился вовсе не к Шеве?..
Совсем по-иному истолковал Веньямин Захарьевич улыбку Бориса. Ему показалось, что решение, принятое выпускниками десятого «В» в отношении Алика, распространяется частично и на него, и, словно желая убедиться, что это не так, он первый произнес:
КомпиляцияСодержание:СЕРДЦЕ ПОМНИТ (повесть)ПЛЕВЕЛЫ ЗЛА (повесть)КЛЮЧИ ОТ НЕБА (повесть)ГОРЬКИЙ ХЛЕБ ИСТИНЫ (драма)ЖИЗНЬ, А НЕ СЛУЖБА (рассказ)ЛЕНА (рассказ)ПОЛЕ ИСКАНИЙ (очерк)НАЧАЛО ОДНОГО НАЧАЛА(из творческой лаборатории)СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ:Заметки об историзмеСердце солдатаВеличие землиЛюбовь моя и боль мояРазум сновал серебряную нить, а сердце — золотуюТема избирает писателяРазмышления над письмамиЕще слово к читателямКузнецы высокого духаВ то грозное летоПеред лицом времениСамое главное.
Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».