Избранное - [16]

«Из ста шаманов лишь один шаман…»

Из ста шаманов лишь один шаман

Гипнотизер, и лекарь, и актер.

Он одарен, свободен и хитер —

И без обманов у него обман.

Все остальные в ранге шарлатанов

Обманщики доверчивых профанов.

Исполненные спеси и жеманства,

Они компрометируют шаманство!

Из ста поэтов лишь один пиит

Без трафаретов мыслит и творит —

И, вероятно, через сотню лет

Из ста один останется поэт.

«Знает кто про город Бендер-Шах?..»

Знает кто про город Бендер-Шах?

Городов подобного масштаба

Столько, сколько звезд на небесах,

Но все помнят Бендера Остапа.

Город, центр промышленный, культурный,

Может меньше означать порой,

Чем простой герой — литературный

И не положительный герой.

«Есть преданье: Иуда повесился…»

Есть преданье: Иуда повесился

На осине, на горькой осине, —

И дрожит мелкой дрожью невесело

Лист осины по этой причине.

Полагали так божие странники,

Но в садах Иорданской долины,

По проверенным данным ботаники,

Не росло ни единой осины.

А у нас острова есть Лосиные,

И леса, и болота покуда

Чрезвычайно богаты осинами,

Но не вешается Иуда!

«Жизнь моя — непрерывный путь…»

Жизнь моя — непрерывный путь.

Я постиг, что на этом пути

Никого нельзя обмануть,

Ничего нельзя обойти.

Много трудностей впереди.

Жизнь свою стихам подчиня,

Я запутался на пути,

Ты запуталась больше, чем я.

Не приходится выбирать,

Если есть где-нибудь просвет.

Ты всего гениальная блядь,

Я всего гениальный поэт.

И, наверное, потому,

Мы любовники и друзья.

Я в стихах своих потону,

Ты погибнешь; но так нельзя!

«Я, бедняга, — как лев…»

Я, бедняга, — как лев —

Действую наверняка.

Ты, одна из моих королев,

Тоже войдешь в века.

Через пять или шесть веков

Грядущий ученый нахал

Объявит, будто писатель Глазков

На свете не существовал.

— Стихов не писал Глазков-человек, —

Заявит ученый тот.

Но кто-нибудь из его коллег

Докажет наоборот.

Такому я руку пожать готов,

Такого мы признаем,

И станут спорить 700 городов

О месторожденье моем.

Но ты, современница, не поймешь

Величья грядущих побед.

Сей стих для тебя — это даже не ложь,

А обыкновенный бред.

Но все исчезает в ступенях веков —

Обычаи, нравы и быт, —

И только поэт,

Повелитель стихов,

Вовеки не будет забыт.

Небывализм меня

Манифест четвертый

Вне времени и притяжения

Легла души моей Сахара

От беззастенчивости гения

До гениальности нахала.

Мне нужен век. Он не настал еще,

В который я войду героем;

Но перед временем состаришься,

Как и Тифлис перед Курою.

Я мир люблю. Но я плюю на мир

Со всеми буднями и снами.

Мой юный образ вечно юными

Пускай возносится, как знамя.

Знамена, впрочем, тоже старятся —

И остаются небылицы.

Но человек, как я, — останется:

Он молодец — и не боится.

Мне нужен мир второй,

Огромный, как нелепость,

А первый мир маячит, не маня.

Долой его, долой:

В нем люди ждут троллейбус,

А во втором — меня.

Манифесты

1. «Я забыть постараюсь те сны…»

Я забыть постараюсь те сны,

Где сюжет — скачки, по горам как.

Но, товарищи, мне тесны

Очертания всяческих рамок.

Я велик, и не на ходулях,

Мой разум и вера не шатки.

Я покину трамвай на ходу,

И не просто, а с задней площадки.

Мне ль удариться стоит в запой?

И — растак твоего ферзя!..

И полезу через забор,

Если лазить туда нельзя.

И не все превращается в дым,

И не всякий желает быть графом.

Ну и буду срывать цветы,

Не платя садовникам штрафа!

А коль трезвон надоел патефона,

И на сердце тоска полегла,

Нет приятнее музыки звона

Разбиваемого стекла.

2. «Если гений мой бьет впустую…»

Если гений мой бьет впустую,

Это значит: я буду после,

А покуда только бастую

На заводе жизненной пользы.

С тарабарщины этой не тронусь я

В путь далекий,

Пыль клубится конусом

Вдоль дороги.

Ветру больше делать нечего.

Будто Брут,

Ветер воет воинственно вечером,

Люди врут.

Ну а мы, поэты, что мы делать будем?

Призывать напрасно свет к ответу?

Пыль пускать в глаза, как ветер людям?

Строить ветряные мельницы, как люди ветру?

3. «Их глаза отливают закатами…»

Их глаза отливают закатами,

Игроки обступили кругом.

Чтоб играть открытыми картами,

Надо сильным быть игроком.

Поэты — боги, пусть каждый знает,

Даже лбы, которые медны:

Во-первых, потому что поэты жаждут,

Во-вторых, потому что бессмертны.

Поэты жаждут чести и славы:

И того, и другого достойны.

Поэты не литературные завы, —

Они воины.

Поэты знают, за что им биться,

Не чертите поэтам границ пунктир,

Не ломайте спицы у колесницы,

Летящей по творческому пути.

«Холуи и подхалимы…»

Холуи и подхалимы

Самые тщеславные

Рушили неутомимо

Церкви православные.

Холуи, конечно, цепки,

Но бывают странности:

Подхалимы сгинут, церкви

На века останутся!

Про череп

Возводился корпус № 8.

И лопаты ударялись оземь.

И от ветров

Подымалась пыль.

Наконец на глубине 2,5 метров

Обнаружен череп был.

Может, он убит винтовкой ТОЗ;

Но не умер он, а только замер.

Пусть лежит. Как говорил Христос,

Мертвые себя хоронят сами.

«Не признан я бездарными такими…»

Не признан я бездарными такими,

Которые боятся как огня

Непризнанных. Им нужно только имя,

Но именно имени нет у меня.

Но все равно. Способен я на то,

И ты поймешь, в газетах роясь,

Все это вышеупомянуто…

За что боролись?

Не хочу я здоровой советской мистики,

Одного хочу лишь:

Чтоб в сегодняшний день мои стихи

На эпиграфы разошлись.

Я равняться, как и все, по средним

Не имею никаких охот.

Как достойный капитан, последним