Избранное - [35]

Старое порою еще застилает дорогу, закрывает глаза людям, которые срослись, сроднились с укладом единоличной жизни.

Но в противовес старому наслаиваются, крепнут новые, внутриколхозные связи, пусть еще слабые, ранние побеги, но их сила в том, что они ширятся и множатся. На третий день сева на полях Орловской бригады появилась стенгазета, которая по-своему просто освещает эти ростки борьбы за новое:

«Ход работы.

Возьмем с самой головы, как тракторная колонна прицепами снабдила тракторы. Послали машины на сев, а у некоторых нету трубок у садилок. Садилки сломаны, а групповод кричит: «Цепляй, ребята!» Наоборот, товарищ групповод, надо прицепы проверить и на сев с непригодными не выезжать».

3

Сдавалась земля, одумывались и люди, захлопнувшие было за собой ворота колхоза. Выходцы видели свои разбросанные полоски, они сравнивали их с огромным земельным массивом колхоза, с машинами, с помощью которых легче было одолеть землю.

Колхоз забороновал и засеял земли шестнадцати хуторов, но не остановился, а двинулся дальше, захватывая новые и новые массивы.

Сев проходил у всех на глазах. И вот так, как ранее выходили — по одному, по двое, десятками, — так стали вливаться обратно в колхоз. Один за другим шли на поля, получали задания и, как все, становились на работу. Семьи раскалывались, сыновья уходили от отцов.

И снова заявления. Теперь о вступлении в колхоз.

___

«Мать моя выписалась из колхоза, но я желаю быть в колхозе. Алифанов П.».

___

«Я подала заявление о выходе, но сын мой не выходит, и я остаюсь при нем. Жаркова Прасковья».

___

«Моя семья вышла из колхоза, но я хочу работать в колхозе и выполнять пятилетний план в 4 года, в чем прошу не отказать. Алифанов Яков».

___

«Муж мой остался в колхозе, и я одумалась. Прошу принять. Мария Алифанова».

___

«Ввиду того, что я, Игнат Борин, выписался по несознательности, а потому прошу простить меня и принять нас в количестве 5 душ в колхоз. Буду честным и исправным колхозником».

___

«Я, сын Потихонина И. В., не согласен с убеждениями своего отца, а потому оставьте меня в колхозе. Степан Потихонин».

___

«Сегодня утром меня не было дома, а бабы написали заявление и забрали лошадь. Теперь вся наша семья одумалась и обратно вступает в «Ленинский путь». Кумсков Г.».

___

«Я, Алексиков Тихон Алексеевич, настоящим заявляю; что, посоветовавшись с женой Пелагеей Ивановной, охотно постановили принять нас в колхозные ряды».

___

Муж Варвары Красновой восьмого апреля вышел в поле со всеми, а двенадцатого жена пошла за мужем. Ее заявление совместно с другими обсуждали на собрании колхозников.

«Прошу принять меня ввиду того, что я выходила ранее из-за разлагательства в семье».

Собрание стало задавать вопросы Краснову и его жене. Они стояли рядом. Краснова спросили:

— Ты что, товарищ Краснов, общую линию жизни не знаешь?

— С бабой вышла ошибка, — пробормотал Краснов.

Тогда решили:

— Мы принимаем тебя, но запомни, что говорили о тебе трудящиеся.

Кулаки осторожно стали раскидывать сети: надо и нам активизироваться, колхоз, мол, для всех. Нашлись защитники у одного такого, Александра Иваныча: он, дескать, знает, как надо обходиться со свеклой, и в кредитном товариществе когда-то заправлял… Вернуть бы его, граждане…

Записку огласили, и председатель спросил мнение колхозников:

— Вернуть или как?

Из темноты задних скамей кто-то сказал негромко:

— Нам нужны активные граждане.

В другом конце избы быстро перебили:

— Какой же он активный? Общество в прошлом году дало ему землю проверить, а он ее кулакам роздал. Гнать таких активистов…

Снова кто-то мирным голосом сказал:

— Он не злой, он хлеб нам давал в голодном годе…

Председатель спросил:

— А хлеб-то чей был?

— Наш!

Встал один из пятидесяти батраков, в разное время работавших у этого Александра Иваныча, и зло крикнул:

— Он мельницу имел! А мы? Мозоли! На нас, граждане, опирается государство, а мы духом падаем. Останемся без них, верней дело будет…

Председатель взял слово:

— Поскольку мы перестраиваем свою жизнь, мы не должны держать рот закрытым. Сколь шила в мешке ни таи, а оно все кончиком выйдет. Он владел мельницей, пятьдесят батраков имел… Он на крестьянина смотрит сентябрем… Такой нам целиком не нужен. Теперь он плачет. Но у пролетариата нет жалости! Колхоз не подведем под обух… А дороги назад нет. Хотим жить — не помереть! Смотреть будем вперед!..

Горячим, накаленным было это собрание. Когда расходились, кто-то тихо, в раздумье, сказал, будто спрашивал всех и в первую очередь себя:

— Душа болит — как теперь пойдет жизнь?..

И эти тревога и забота о будущем — «как теперь жизнь пойдет?» — владеют очень многими, в ком молодой, еще не окрепший колхоз только-только пробуждает веру в себя, в будущую жизнь, строить которую приходится сегодня.

…По землям казачьих хуторов — а теперь колхозным — пронеслись вихри гражданской войны. Хутор шел на хутор. Окопы рыли друг против друга. Одни — за красных, другие — за белых. Дуплятку, давшую красных партизан, двадцать раз окружали и жгли. Но выжила Дуплятка, стала становым хребтом в колхозе. На земле еще остались линии былых окопов, ржавеют в траве пули и осколки. Тракторы, водимые людьми, поднимают массивы, захватывая и стирая окопы. На этой же земле, освобожденной от цепких меж прошлого, в труде и борьбе укрепляются первые ростки новой жизни.