Избранное: Динамика культуры - [165]
Ни одно из этих утверждений не является абсолютно категорическим, и, по сути, из них вообще нельзя сделать вывод о полном незнании туземцами физического отцовства. По-видимому, еще никто из исследователей не вникал во все детали этого явления. Поэтому можно a priori[46] допустить, что сформулированные выводы нуждаются в некоторых дальнейших уточнениях. Признаться, я смог вникнуть в эти вопросы только во время моего второго пребывания на Новой Гвинее и знаю, что мои утверждения о представлениях маилу неполны. Во время пребывания у маилу я столкнулся с теми же головоломками, что и в Киривине, где возле меня крутились двое юношей из мест, расположенных вблизи территории маилу. Они рассказали мне то же самое, что я слышал в Киривине. Например, по их словам, женщине, чтобы забеременеть, нужно сначала иметь половые сношения, но при этом они ничего не знали об оплодотворении. Просматривая записки, сделанные мной, когда я жил у маилу летом 1914 г. и у синаугхоло – племени, близко связанного с коита, я увидел, что из высказываний аборигенов вытекает только понимание того, что женщина перед зачатием должна вступить в половую связь. На все прямые вопросы, есть ли в половом акте нечто такое, что вызывает беременность, я получал отрицательные ответы. К сожалению, ни в одном из этих мест я не спрашивал напрямую о верованиях, связанных со «сверхъестественными причинами беременности». Юноши из Гадогадо’а (местность вблизи территории маилу) сказали мне, что таких верований нет вообще. Их мнения нельзя считать вполне достоверными, так как они значительную часть жизни провели на службе у белых и могли многого не знать из традиционных представлений своего племени. Но можно не сомневаться, что если, опираясь на помощь туземцев этих районов, продолжить проверку выводов проф. Зелигмана и моей информации о маилу, то вывод о том, что аборигены не знают причин оплодотворения, не отличался бы от того, что был сделан на основе исследований в Киривине.
Все эти туземцы, коита, южные массим из Гадогадо’а и северные массим из Киривины{304}, являются представителями папуа-меланезийской группы. Киривинцы являются весьма развитой ветвью этой группы; учитывая сказанное выше, можно сказать, даже самой развитой{305}.
То, что у людей наиболее развитой ветви, а может быть, и во всей папуа-меланезийской группе полностью отсутствует понимание указанного явления, как об этом говорят Спенсер и Гиллен, по-видимому, означает, что само это «неведение» более распространено, чем считали до сих пор, и оно продолжает иметь место у племен, стоящих на более высоких стадиях развития. Но следует особо подчеркнуть, что до тех пор, пока не будут получены более подробные данные и, в особенности, пока не будут внимательно изучены вышеприведенные различения, останется вероятность ошибок и ложных выводов{306}.
Теперь перейдем ко второму из обозначенных выше дискуссионных вопросов. Не может ли незнание, о котором идет речь, быть вторичным результатом наложения анимистических представлений на знание дикарей и затемняющих последнее? На этот вопрос следует ответить категорическим отрицанием, если иметь в виду типичный образ мышления туземцев Киривины. С этой точки зрения, вышеприведенное детальное объяснение выглядит достаточно убедительным, но для усиления аргументации стоит привести еще несколько замечаний. Туземцы не имеют никакого понятия о механизмах возникновения жизни. Не следует также думать, что определенные представления о перевоплощении сочетаются у них с каким-то туманным знанием. Представления и верования, связанные с перевоплощением, хотя они несомненно существуют, не играют заметной социальной роли и среди туземных догматов не стоят, вообще говоря, на первом плане. Знание о физиологическом процессе и представление о роли, выполняемой балома, могут существовать рядом друг с другом, аналогично тому, как одновременно существуют теории о необходимости механического расширения лона и о роли, которую играют духи в процессе оплодотворения. В бесчисленных случаях туземцы обнаруживают понимание естественной и рациональной (в нашем понимании) причинной связи между событиями и их последовательности, хотя наряду с этим они верят и в магические причины и следствия.
То, что туземцы не знают о факте оплодотворения, относится, однако, не к психологии веры, но к психологии знания, основанного на наблюдении. Только веру может оттеснить или заменить другая вера. Но если уже существуют опытные наблюдения, если туземцы уже способны установить причинно-следственную связь, то такое знание уже не может быть ни оттеснено, ни заменено ни верой, ни какими бы то ни было «суевериями». Однако знание и вера могут существовать параллельно. Например, земледельческая магия ничуть не «заслоняет» туземную науку, которой хорошо известна причинная связь между тщательной обработкой почвы, удобрением ее золой, поливом, с одной стороны, и урожаем – с другой. Два ряда идей – магических и каузальных – сосуществуют в сознании туземцев, и ни один из них не «заслоняет» другого. Что касается незнания физиологии отцовства, то здесь мы имеем дело не с каким-то конкретным способом мышления, не с догматической идеей, наличие которой определяет собой действия, ритуалы и обычаи, а просто с отсутствием какого-либо знания по этому вопросу. То, что такого знания нет, никак не зависит от какой-либо веры и ее содержания. Если в результате достаточно масштабных исследований установлено, что туземные племена не имеют каких-то определенных знаний и не располагают достаточной информацией, что их наблюдения несовершенны и т. д., и нет никаких свидетельств в пользу обратного, то эти факты должны считаться исходными. Иначе следовало бы согласиться, например, с тем, что человечество некогда умело пользоваться восковыми спичками, а потом это умение было утрачено, а вместо него люди стали пользоваться более сложными, но зато и более впечатляющими способами добывания огня с помощью кресала или дощечек для трения.
