Избранное - [70]

Но исполин, казалось, вообще не заметил бурной короткой интермедии; погруженный в свои думы, свесив голову на грудь, он неподвижно смотрел прямо перед собой и, лишь услышав свое имя, вскинул голову.

— Što se ljutiš na mene? — спросил он тихо.

— Что вы сказали? — удивилась корчмарша.

— Бывало, в детстве я у матери моей так спрашивал… за что, мол, на меня сердишься? — ответил Ковач-младший задумчиво. — По-сербски это… А вы-то все за что на меня сердитесь?

В наступившей вдруг тишине люди переглядывались, какая-то женщина принужденно засмеялась. Юли, до сих пор молча стоявшая чуть-чуть в стороне с пылавшим от стыда лицом, шагнула к Ковачу-младшему и положила ладонь ему на руку.

— Замолчи, Дылдушка мой, не разговаривай с ними, — сказала она громко, чтобы услышали все, — они этого не заслуживают!

— Почему не заслуживают? — спросил исполин. — Я же знаю, они потому на меня сердятся, что я сильней их, да только я ведь в том неповинен…

Жара становилась все несносней, даже беззубый столяр стянул с себя рубаху.

— А этому-то, с гитлеровскими усиками, чего опять надо? — пробормотал он беспокойно, едва вынырнув из рубахи.

Все смотрели на Беллуша, который, сверкая всеми своими зубами, вдруг выступил вперед. Руки его были в карманах, полная луна ярко освещала его маслянисто-черные волосы, укладывала их игривыми волнами. Но исполин лишь мельком взглянул на него, с удовольствием зевнул во весь рот и, раскинув руки, блаженно потянулся.

— Хочу я вам что-то сказать, господин Ковач! — громко сказал Беллуш и резанул взглядом по Юли, которая, похолодев, широко открытыми глазами смотрела ему в лицо. Гости растревоженно зашевелились, седая с чистым лицом старушка схватила руку сына, опять вдруг начавшуюся трястись. — Хочу я вам кое-что сказать!

Исполин кивнул ему.

— Вы ведь уверены, что с барышней Юли у вас все ладно, правильно, господин Ковач?

Исполин кивнул еще раз.

— Ну, а коль скоро вы так уверены, — продолжал Беллуш, улыбаясь, однако голос его на какой-то тончайший оттенок зазвучал резче, — коль скоро вы так уверены, что барышню Юли с пути не собьешь, тогда отпустите ее ко мне нынче ночью.

Голос скрипки за спинами людей снова затих, только с улицы слышно было, как скулят, царапая планки забора, собаки. Замерший двор лесосклада полнился ароматами тушеного мяса и вина. Издалека донесся винтовочный выстрел и сразу же, точно отпрыски его, прозвучали второй и третий.

— Ну, господин Ковач — улыбаясь, спросил Беллуш.

Первой опомнилась корчмарша и громко захохотала, прохрипев низким своим голосом:

— А ведь он прав! Коли вы так уж уверены, господин Ковач, отпустите к нему девушку!

Рыжая бабенка, азартно прижав руки к животу, не своим голосом взвизгнула:

— Да-да, почему бы вам и не отпустить ее? Можете отпустить со спокойной душой!

— Отпустите ее, отпустите, — вопил и босоногий подросток в солдатских штанах, — а я провожу их да послежу, чтоб беды какой с ними не приключилось!

— Вопрос-то в том, где живет он.

— Ничего, хоть в Кишпеште[15], я провожу!

— Да здесь он живет, по-по-поблизости, — заикаясь, проговорил кто-то.

— Тем паче отпустить можно!

— Ясное дело, — надрывался подросток, — и она не устанет, пока доберется до места, верней сумеет за себя постоять.

Пьяный смех корчмарши метался над громкими выкриками, словно толстый увесистый жезл.

— Он с мамашей своей живет, — перекрыла она все голоса, — так что можете не сомневаться.

— Да уж, чего там, — вопил подросток, — ежели он с мамашей живет, так мне и провожать их нечего.

— Вот теперь-то выяснится, господин Ковач, — крикнула рыжая, обеими руками повиснув на плече соседа, — верите ль вы ей!

— Верно, верно, — поддержали ее голоса, — теперь выяснится!..

— Так отпу́стите?

И сразу же воцарилась полная тишина, мгновенно выбросила прочь все посторонние шумы: голос скрипки и подвыванья собак за забором словно накрыло водой. Исполин поднял голову и посмотрел на стоявших вокруг.

Но прежде чем он открыл рот, сутулый молодой механик, никому здесь не известный, шагнул вперед из толпы и, остановившись против Беллуша, произнес первое за вечер слово.

— Подлюга! — сказал он громко и слегка наклонил голову набок.

Шофер смерил его взглядом.

— Вам-то чего надо? — спросил он резко.

— Просто говорю, подлюга ты! — повторил сутулый механик. — И все вы тут дрянь людишки, чтоб вас черт побрал! — выкрикнул он, погрозил всем кулаком, круто повернулся и зашагал к воротам.

Беллуш двумя скачками нагнал его, схватил за плечо, повернул к себе лицом.

— Что ты сказал, приятель? — спросил он, улыбаясь. — А ну повтори!

— Подлюга! — вне себя заорал механик. — Подлюга!

Беллуш кулаком ударил его в лицо, потом схватил за пояс, поднял и мощным толчком далеко отшвырнул безвольное тело; глухо стукнувшись оземь, оно осталось лежать у ворот. Не успела рыжая завизжать, как шофер вновь стоял на прежнем месте, аккуратно приглаживая ладонями волосы и усы.

— А ну, тихо! — спокойно сказал он рыжей, и она тотчас умолкла. — Так что вы думаете о моем предложении, господин Ковач?

Женщина с седым пучком схватила сына за руку.

— Пойдем отсюда, сынок, — прошептала она. — Негожее здесь творится: сперва угощенье его поели, а теперь над ним же измываемся…