Избранное - [9]

Погрузившись в кресло перед зеркалом и откинув голову, Иолан улыбалась, показывая свои ослепительные зубы. Выходя из столовой, она сказала: «Следуй за мной!» — и Пал не осмелился ослушаться, несмотря на угрожавшую ему опасность. Он тоже весь вечер чувствовал на себе пристальный взгляд Телегди. Он пытался быть внимательным к Эржебет и ласковым с ней, но сердце, особенно теперь, когда он выпил, толкало его к Иолан. И он не решился бы вести себя с Иолан не так, как всегда, на это у него не хватило бы дерзости. Его мать, Анна Эрдейи, богатая и суровая баронесса, содержавшая на свои деньги кармелитский монастырь и постившаяся почти половину года, поставила ему условие: если он до октября не обвенчается с дочерью Телегди, она лишит его наследства. Может быть, на этот раз Иолан, раздраженная присутствием Эржебет, решила откровенно поговорить с ним. До нее, конечно, дошли уже слухи, но, сколько он ни пытался заговаривать на эту тему, она всегда искусно уклонялась от разговора. Но неужели она сама сейчас спросит его об этом, будет плакать или обрушит на него жестокие гневные или насмешливые упреки? Конечно, момент неподходящий, но Пал смутно надеялся, что близость гостей помешает Иолан разойтись. А может быть, такая гордая женщина, как она, просто-напросто прогонит его, как слугу, на все четыре стороны. Мог ли он надеяться на то, чего желал больше всего, желал страстно, — на то, что Иолан останется его любовницей, если он даже женится на Эржебет? Ведь она тоже замужем, так почему же его женитьба на незаметной, скромной, молчаливой девушке должна быть препятствием для этого? Если бы все устроилось так, как он хотел, это было бы прекрасно! Анна Эрдейи была бы довольна и послала бы кармелитскому монастырю большой подарок; Телегди, получивший доступ во дворец, стал бы его тестем, их имения слились бы, и он, Пал, мог бы посвятить свою жизнь охоте, увеселениям, путешествиям, что больше всего ему нравилось. Он мог бы сжимать в объятиях сильное и горячее тело Иолан, когда ему наскучивала бы его тщедушная, робкая жена. Сейчас все решится. Палу было страшно, и он шел, как приговоренный к сожжению на костре.

Словно тень, проскользнул он в спальню, уверенный, что его никто не заметил. Иолан полулежала в кресле, глаза ее блестели, блестели зубы, и даже тело, казалось, сияло, будто оно было источником света. Мерцающие свечи бросали на ее пышные каштановые волосы с рыжеватым отсветом неясные блики. Локон, выбившийся из прически, вздрагивал на ее белой, стройной и полной шее, словно язычок темного пламени. Она протянула руки навстречу Палу. Он остановился, хотел ей что-то сказать, но потом бросился к ней и, встав на одно колено, погрузил лицо в белый и благоухающий духами вырез ее платья. Иолан взъерошила его черные, вьющиеся волосы, обняла его за голову и приподняла ее к своему лицу, к пылающему рту.

— Дорогой Ласло, — глухо заговорил Телегди, — я боюсь, что хозяйка чувствует себя плохо. Когда мы приехали, у нее была мигрень. Я прошу вас, пойдите посмотрите, что с ней. Она удалилась в спальню.

Бароти вздрогнул, будто от удара.

— Лучше оставить ее в покое.

Все обратили озабоченные взгляды на Бароти. Граф почувствовал, что краснеет и голова его идет кругом.

— А если ей плохо? Если ей нужна помощь? — настаивал Бодроки, который с начала вечера ждал, что произойдет что-нибудь сенсационное, такое, о чем ему можно будет со смехом рассказывать на других вечерах.

— Может, она чувствует себя так плохо, что даже не в силах позвать на помощь? Я вас настоятельно прошу, пойдите посмотрите! — почти приказывал Телегди.

Граф, пошатываясь, поднялся с места. Если он не пойдет, Телегди будет вправе думать, что ему известно, что происходит в спальне, и он старается это скрыть. И так это поймут все остальные.

Бароти медленно пересек гостиную. Ему следовало бы постучаться, но испугавшись, что услышит обычное: «Подожди!» — и предстанет в смешном виде перед гостями, он быстро открыл дверь и тут же захлопнул ее.

Он увидел их, Пала и Иолан; они стояли посредине комнаты, слившись в страстном, нескончаемом объятии.

Потом, уверенный, что они услышали шум, граф снова широко распахнул дверь. Гости, находившиеся у него за спиной, могли подумать, что дверь выскользнула у него из рук и сквозняк захлопнул ее. Кровь бросилась Бароти в голову, все мысли перемешались. В тот момент, когда он в первый раз открыл дверь, только Телегди, сидевший за столом лицом к гостиной, мог увидеть, что происходит в спальне. Только Телегди, и именно Телегди. Может быть, старик ничего и не разобрал в ту секунду, а если он все же увидел? Если он видел, то процесс Бароти из-за имения под Хунедоарой можно считать проигранным, все возможные связи при дворе потерянными, честь его попранной. Как он, Ласло Бароти, граф, потомок одного из самых древнейших, благороднейших родов Трансильвании, будет стоять сложа руки перед этим Палом Эрдейи, после того как он все видел? Эрдейи, конечно, слышал, как хлопнула дверь, но не знает точно, видел ли Бароти, как он обнимает его жену. Перед ним, перед этим Эрдейи, так же как и перед Иолан, видимость соблюдена… Они были слишком заняты собой и, как и раньше, могут только подозревать, что ему все известно. Но Телегди разнесет по всему свету, он расскажет всем, и граф Бароти будет обесчещен. Эх, лучше было бы сначала постучаться, а потом войти, а не так по-дурацки открывать и закрывать дверь! Но теперь уже ничего не поделаешь!