Избранное - [76]

— Мне все равно. Теперь мне не до этого. Свари что-нибудь. Может, я и вовсе к обеду не приду. У меня, возможно, будет производственное совещание.

— Знаешь, мне кажется, Илону надо уволить. За последнее время у нас стали пропадать вещи.

— Правда?

— Да. Я уже подобрала другую. Ты как считаешь?

— Как тебе угодно. Пожалуйста, Лили! У меня голова другим занята. Особенно по утрам, когда впереди у меня сражение, невмоготу разбираться в домашних делах.

Каждое утро Магда отправлялась сражаться. Это было видно по ее выражению лица.

— Прости, Магда!

— Да не обижайся ты. Маричика встала?

Лилиана краснела:

— Нет еще. Она, кажется, поздно легла.

— Ты бы поговорила с ней, Лилиана.

— Я пробовала. Бесполезно. Маричика больше не любит меня. Отец должен с ней поговорить.

— А отца, ты думаешь, она любит?

На этот вопрос Лилиана старалась прямо не отвечать.

— Отец — он всегда отец. У него больше авторитета. Пусть поговорит с ней как мужчина, построже.

— Кто? Винтилэ?

Магда готова была расхохотаться.

— Ладно, я сама с ней как-нибудь поговорю построже, когда разгружусь немного. Я теперь с головой ушла в эти синтетические волокна, и мне совсем не до капризов моей дочки.

— Напрасно.

— Меня занимают дела куда более важные. Ведь на самом деле Маричика только бравирует, у нее заскоки, как у всей нынешней молодежи, совсем иные, чем были когда-то у нас. Это присуще ее поколению. Но я уверена, что по существу она такая же чистая и целостная, какими были и мы. Ну, всего хорошего.

— Поправь шляпу.

— А мне все равно. Ты мне ее купила, я здесь ни при чем.

— Ради бога! Не надевай ее задом наперед!

— Серьезно? А я и не знала, что у этого горшка есть зад и перед. Привет!

Лилиана остается одна посреди чудовищного беспорядка. Она кажется себе господом богом, приступающим к сотворению мира из изначального хаоса. Вещи Магды разбросаны повсюду: гребенка приткнулась на подушке, юбка валяется на туалетном столике; зубная щетка из ванной очутилась почему-то на тумбочке, рубашка Винтилэ распростерта на полу, ее рукава широко раскинуты, словно в отчаянье. Отчетливо видно, что Магда не раз промчалась по ней во время бурных метаний от шкафа к туалетному столику. Илона на рынке. Лилиана прибирает и раскладывает все по своим местам. В открытые окна, выходящие в сад, льется сладкий, туманный воздух конца февраля, сырой, напоенный запахами земли, влажных деревьев, дыма, доносящегося откуда-то из соседних садов. Запах листьев, осыпавшихся еще осенью, пролежавших под снегом всю зиму и снова разворошенных наступившей весной, которая уничтожит их окончательно, Лилиана думает о себе, о своей осени, которая могла быть тихой и мягкой, как подушка, источающей забытье и примиренность, но которую так неожиданно встряхнула весна. Андрей! Андрей… Но тут она вспоминает, что не выложила еще постели на подоконник, чтобы их проветрить. Забывчивая стала, думает Лилиана. А как широко шагает он по улице, как прямо держит голову. Ну вот, Магда наступила на запонку и сломала ее. Придется нести к ювелиру, пусть склеит. Как прямо и красиво держит Андрей голову. Если пойти к ювелиру, то, возможно, встречу его на центральной улице. Очень может быть. Нет, я не стану относить сегодня запонку к ювелиру. Надо прекратить это безумие. Это впрямь безумие. Я прекрасно знаю, что это самое настоящее безумие. Стыдно в моем возрасте с ума сходить. Ой, все это нужно отдать в стирку. Что ж Илона не возвращается? Она и закупить-то как следует не умеет. Вот и варю им однообразно и безвкусно. Они, конечно, этого не замечают! Едят что попало, но все равно я должна кормить их лучше. Маричика ест все подряд и много курит. Нет, следует, пожалуй, отнести запонку сегодня же утром, вдруг она завтра понадобится Винтилэ? Мне не хочется ему объяснять, что Магда сбросила его рубашку с комода и раздавила запонку. Он обычно не сердится, а если и сердится, то не подает вида, но я вовсе не хочу, чтобы они чем-то попрекали друг друга. Утром Андрею нечего делать на главной улице. Утром он на фабрике вместе с Магдой. А какое Магде дело до этого? Какое ей дело? Он на фабрике. Я ничем не рискую. Не рискую… и нет у меня никаких оснований чувствовать себя счастливой. Вот как? Дура ты, дура, дошло до того, что это уже стало твоим счастьем. Ох, господи, господи! Ага, вот и Илона пришла. Гремит на кухне посудой. Теперь запела. Решу, что приготовить к обеду, поставлю на плиту, а потом уж буду спокойно думать. Буду думать и думать за вязанием. Эта кофточка ей подойдет. Когда Маричика была ребенком, я сама все для нее вязала, и она радовалась каждой новой одежке, а ее радость была для меня смыслом жизни. А теперь мы совсем перестали понимать друг друга. Совсем. Господи, ты отвратил от меня ребенка, что же мне, несчастной, осталось? Ты дал мне взамен это постыдное счастье.

В комнате у Маричики падает тяжелая книга. Потом падает еще что-то, что именно — разобрать трудно.

Какой мерзкий сон, думает Маричика, и откуда они только приходят, эти сны, такие страшные и отвратительные. Может быть, из вчерашнего коктейля, такого же мерзкого, состряпанного по рецепту Данду с его всегдашними идиотскими выдумками! Надо от него поскорее отделаться, он мне не нравится, да и началось-то у нас все с ним случайно, когда мы остались одни в тот вечер у Раду, которому стало дурно и он заперся в ванной. Не люблю парней, которых тошнит от выпивки. Что-то в этом есть бабье. И я позволила Данду обнять себя, когда Раду сбежал в ванную. Отомстила ему за слабость. Они хотят, чтобы сегодня мы пошли к Адине, на ее квартирку. Но мне и там надоело. Этот бледный потайной свет, который вдруг неожиданно гаснет. Сперва в этом было что-то новое, теперь приелось. Хочется чего-то иного. Да и все вокруг меня как будто поглупели, ничего особенного придумать не могут. Даже у Эмиля, который приехал из Бухареста, ни на грош воображения. Надо бы встать, вчера условилась встретиться с Эммой. Там какой-то тип привез тени из Германии. Мне нужна зеленая. Серо-зеленая, цвета старой плесени. Говорят, у него такая есть. А то как бы подружка не опередила. Адина только и ждет, чтобы я подала какую-нибудь идею, и сразу же бросается ее осуществлять. Теперь и ей понадобилась тень цвета плесени. Втюрилась дура по уши в своего художника, глядит на него, как ягненок перед закланием. Даже смотреть противно. Устарела на сто лет. Что-то есть хочется. Лилиана уже хозяйничает. Пусть даст мне что-нибудь.