Избранное - [39]

— Уважаемая госпожа! Госпожа докторша!

Хмурая Минна, в ночном чепчике, натянутом до бровей, останавливалась посредине холла. Анна осторожно брала доктора под мышки (он стал теперь таким легким!) и почти несла его на своих сильных руках. На середине холла Минна брала его под руку, но не напрягаясь, чтобы не устать, а только так, чтобы чувствовалось, что он переходит под ее покровительство, что он и ей принадлежит тоже. Потом обе женщины молча усаживали его на супружескую постель. Анна быстро покидала спальню, куда в других случаях никогда не входила, а Минна, бессвязно бормоча и брюзжа, раздевала его и укладывала в постель.

Как-то раз Анна Вебер, вернувшись из школы, не увидела доктора в «гостиной». Обеспокоенная, взволнованная, она вбежала в кухню, куда никогда не входила, если там была Минна, согласно договору, заключенному ими с самого начала, и увидела, что Минна готовит чай.

— Переел, ему плохо! — бурчала Минна.

— Какая у него температура?

— Не знаю, не меряла.

— Я поставлю градусник! — тут же решила Анна. Она была так перепугана, что не могла удержаться в рамках раз и навсегда установленных правил.

Как только она вошла в комнату, ей стало ясно, что доктор умирает. Лицо его стало землистым, глаза огромными, дыхание прерывистым, доктор задыхался и хрипел.

— Несварение желудка! Переел! — бормотала Минна, выглядывая из-за плеча Анны Вебер. — Я ему говорила, чтобы не ел галушек.

Доктор усидел Анну, и лицо его, на котором отражалось отчаяние, немного просветлело, но дыхание оставалось таким же прерывистым, рот полуоткрытым, глаза расширенными.

— Чаю, Минна, чаю! — прошептал он сухими губами.

Минна должна была выйти.

— Так лучше, Анна, так я хотел!

Анна не поняла.

— Вот так: слечь перед самой смертью. Иначе я не мог бы приходить в гостиную!..

Дальше он говорить не мог.

Анна Вебер, охваченная пламенным желанием действовать, словно ее действия могли что-то изменить, сделала доктору два укола камфары, чтобы поддержать слабое, с перебоями бьющееся сердце, положила к ногам бутылки с горячей водой, бегом обежала весь город, чтобы найти и привести доктора Клаусса, который ушел совершенно расстроенный, так и не порекомендовав никакого средства, а потом застыла на стуле в ногах у больного. Так она провела всю ночь, в отчаянии глядя на доктора, в то время как Минна спала, тихонько похрапывая, словно мурлыкая, на диване возле печки, утомленная тревогами дня.

То казалось, что он смотрит на Анну и ему приятно ее присутствие, то, что он лежит, о чем-то глубоко задумавшись, устремив горящий, лихорадочный, неподвижный взгляд куда-то в пустоту. Иногда у Анны было такое ощущение, что он ни о чем не думает, ничего не чувствует, что он спит с открытыми глазами или витает где-то между жизнью и смертью. Ей казалось, что только сердце и легкие продолжают свою работу, но все труднее и труднее, преодолевая огромные препятствия.

Утром Анне Вебер нужно было идти в школу. Доктор не был ее родственником, она не могла попросить отпуска из-за тяжелой болезни в семье и поэтому разбудила Минну. Та сделала большие глаза, увидев склоненную над собой голову, и содрогнулась, вспомнив все, что произошло вчера, и представив себе, какой тяжелый день ее ожидает впереди.

В школе, щелкая на счетах, отпуская продукты на день и делая новые заказы, Анна Вебер думала только об одном: застать бы его в живых. Она горячо и убежденно, как в детстве, молилась, а сама взвешивала, считала, отпускала.

Когда она пришла домой, Оскар Зоммер, составивший компанию Минне, поднялся, чтобы уходить. Он нанялся ночным сторожем в большую мастерскую, и ему нужно было немного поспать, прежде чем заступать вечером на пост.

Дыхание доктора стало хриплым, тяжелым; на страшном, осунувшемся лице выделялись огромные глаза, рот был полуоткрыт, губы запеклись. Когда Анна вошла в комнату, ей показалось, что он пристально посмотрел на нее, как бы желая найти в ней успокоение и хоть немного продлить свою жизнь.

В этот момент к нему вернулось сознание.

«Вот она, моя Анна, — думал он, — сидит рядом со мной в мои последние часы, заботится обо мне, как заботилась всю жизнь, делает все, что нужно, уверенно и безошибочно, как она делала всегда, она не отходит от моей кровати, моя заботливая, хорошая, умная и красивая Анна. Меня до сих пор обволакивает ее теплый взгляд, она до сих пор мысленно обнимает меня, до сих пор мысленно прижимает меня к своей груди.

А вот Минна, моя жена. Всю жизнь она была достойной женой врача, настоящей госпожой Таубер, ничем не запятнала нашей фамильной чести. Она ни разу не скомпрометировала меня, не обманула меня, она сумела доказать всему городу, что мы дружная, уважаемая семья, как это было при родителях, при наших предках».

И вот две женщины стоят, наклонившись над ним, одна — чтобы ложечкой чая смочить его высохшие губы, другая — чтобы вытереть его лоб, а он поднимает к ним свои большие, окруженные синевой, лихорадочные глаза, глаза умирающего человека, и, пытаясь улыбнуться, тихо шепчет:

— Я вам очень благодарен, дорогие мои.

Минна поняла это как благодарность за ту заботу, которую она проявляла к нему сейчас, и, довольная, вежливо ответила: