Избранное - [52]

Какой чудесный сон! Ему снилось, что он был с Джелиной у холодного ручейка, около холмов и виноградников своего родного города. Возвратиться к детству, принеся с собой самое дивное, что удалось найти, вот счастливый сон!

Космин протирает глаза. Он уже не ребенок, нет ни холмов, ни виноградников, ни… а рядом с ним Кандиан.

— Уже двенадцать часов, mon cher!

— Да? Дай, пожалуйста, стакан воды. Страшно хочется пить!

— Что с тобой?

— Опротивело мне все.

— А что ты такое наделал?

— Пил, играл в карты и, играя, убедился в одном возмутительном факте.

— А в чем именно? — немного краснея, спросил Кандиан; потом, снисходительно улыбаясь, пристально посмотрел на своего приятеля.

— Это настоящая подлость!

— Ну скажи, что именно, что ты заметил или что тебе показалось?

— Мне не показалось, я видел!

— Что ты видел?

— Пантази играл краплеными картами.

— Да, ты прав, — спокойно подтвердил Кандиан.

— И это было подстроено против Панику!

— Да, это так.

— И вы знали?

— Разумеется.

Космин, возмущенный этим хладнокровием, закричал, смотря Кандиану прямо в глаза:

— Это преступление, то, что вы делаете с этим несчастным!!!

— Условно это, конечно, так, и ты прав, — ответил Кандиан, — но по существу дело обстоит совсем иначе. Поверь мне, пожалуйста, mon cher, что Джеордже Панику не трудился ради этих денег хотя бы столько, сколько пришлось потрудиться в эту ночь Пантази и госпоже Анике. Он получил деньги по наследству.

— По наследству, не работал, но ведь это его собственность, и никто не имеет права обворовывать его…

От волнения у Космина дрожал голос.

— Хорошо, mon cher, — рассмеялся Кандиан. — Если он богат, разве другие обязаны охранять его богатство?

— Кандиан! Кандиан! — закричал Космин, хватая его за плечи, — вы что, не отдаете себе отчета в том, что вы творите?

— Нет, я уже пережил кризис. Скоро и ты будешь спокойнее меня.

— Я?

— Да, Космин, да, спокойнее меня.

На улице, на широком, безграничном просторе, Космину стало лучше. Он еще раз почувствовал себя легко и свободно перед тем, как его поглотила бездонная, беспросветная и смрадная бездна…

V

Он никогда больше не вернется сюда. Их сиплые от смеха и вина голоса гудели у него в ушах. Он еще видит их вороватые взгляды, испитые и бледные лица и не знает, как изгнать их из своего сознания. Но куда идти? Некуда! Без крова, без хороших и честных друзей, без утешения и без идеала. Он голоден, но нет денег. У кого попросить? Никто их не даст ему, кроме нее, той, которая в течение последних двух лет избаловала его возможностью ни о чем не заботиться, не горевать, не страдать. В свое время он мог много вынести. Был хорошо вооружен против всяких невзгод, переживая их легко, наивно, героически. Теперь он себя чувствует побежденным. Если бы кто-нибудь убедил его во-время, что «бедность не обесчещивает» или «теперешняя бедность — будущая слава твоя», он не искал бы чужого крова, который как-то подменил его, сделал безвольным, расслабленным. Его бросает в дрожь при малейшем неприятном ощущении. Теперь все напрасно! Так случилось, и теперь он чувствует себя беспомощным в борьбе за существование. Как легко строить планы, когда другой согревает тебя зимой, чистит тебе ботинки и подает тебе кушанье. Даже приятно. Без забот, ничего не делая, на всем готовом, а в итоге этого ничегонеделанья преподносится тоже готовое будущее, как будто люди не обошлись бы без подобного равнодушного властителя… Никакой заботы, даже животной… И после такой жизни?.. Усталый, голодный и дрожащий, без денег и друзей плетется он по улице Виктория, не зная, где поест сегодня и где ляжет спать вечером. Возвратиться к прежней жизни? Но с чем? Где былое оружие? И он не сдал еще экзаменов. Ему необходимы громадные силы, а у него их осталась всего-навсего частица: омерзение при мысли, что он может стать таким же, как Мэнойу и Пантази. Но этого еще недостаточно! Нужно действовать, а не бездействовать, бороться, а не смотреть с отвращением на борьбу других… Как много требуется!.. Ему хочется есть, по крайней мере хочется иметь сейчас самое необходимое.

Как странно посмотрели на него эти два господина. Наверно, у него ужасный вид. Он даже не посмотрелся в зеркало. Просто смешон! Лучше было бы остаться у Кандиана. Не вернуться ли?.. Опять туда? Рассказать ему, что он голоден, что негде ночевать, что не может больше пойти к… Нет, это невозможно сделать… Ни одной чистой руки, которая поддержала бы его, ни одного дружеского слова! Написать отцу? Пошарил в карманах. Ничего. В ресторане, кажется, ему давали сдачу? Куда он ее сунул? После такой ночи вспомнить очень трудно. Космин посмотрел на часы. Час дня. Часы отцовские — подарок. Сколько писал о них старый секретарь. Заложить их? А если ростовщик внимательнее присмотрится к нему? Еще спросит, где Космин взял их? Легко ответить «мои» высокомерным тоном, когда у тебя другой вид, но после такой позорной ночи не так-то просто…

Космин, опустив голову, свернул на улицу Клеменца. Вдруг его кто-то резко остановил.

— Что с тобой? Откуда ты?

Саша Малериан!

— Где ты ночевал? Ты болен? — взволнованно расспрашивала Саша, схватив его под руку. Пальцы ее дрожали.