Избранное - [43]

— Валерия, Джелина! — крикнула госпожа Малериан.

Холодный и резкий голос, словно чей-то чужой, вовсе не принадлежащий этой женщине с такой нежной, розовой и округлой шеей.

С правой стороны тихо растворилась дверь. Они. В ушах у него прозвучали их слова. Кто из них сказал: «Бедняга, примем, мама́, как ты думаешь?» и кто — «Мама́, за столом не сажай его рядом со мной»?

— Мои дочери, господин Космин, Валерия и Джелина, так мы зовем Анджелину.

Валерия как две капли воды похожа на мать. Такие же глаза, такой же тонкий нос с нервными ноздрями, такие же черные волосы, такая же фигура и такой же холодный и резкий голос. Конечно, его не посадят за стол с ней рядом. Джелина — блондинка, с пепельными волосами, бледненькая, худенькая, очень худенькая и легкая, как ее вуалевое белое платье с черными пуговками. А какие чудные голубые глаза, томные и грустные. Конечно, Джелина сказала: «Примем беднягу…» и слово «бедняга» освободилось от той противной снисходительности, с которой оно звучало, произносимое другими. Он тоже мог бы сказать ей: «Бедненькая, какая ты малокровная! Бедные глаза, как они грустно смотрят!»

А дальше что было?..

Космин вытер вспотевшее от духоты лицо. Он дошел уже до епископии. Цинизм Кандиана перевернул в нем все вверх дном, зажег воображение и пробудил сознание. Космин остановился и стал пристально рассматривать кареты, фонари и прохожих, гулявших после дневного зноя. Ему хотелось смотреть и смотреть, вбирать в себя как можно больше впечатлений, лишь бы прервать тяжелые думы. Тщетно.

Не вернуться ли ему в ресторан? Это — мысль. Сел бы за столик и напился бы в одиночестве, хотя не имел пристрастья к спиртным напиткам.

Да, он избавился от старой, жалкой одежды. Паул Малериан не взял с него ни гроша. И почему он печется о нем, как о родном сыне? Об этом он узнал позже. «Ты, уже не маленький, будь благоразумным…» Кажется, все письма отца заканчивались такими словами. Он действительно был уже взрослым, но благоразумным… Что значит быть благоразумным.?.. С каким благоразумием он ласкал в своем, воображении лицо Джелины, когда гасил свечу? С каким благоразумием он всматривался, в ее таинственные голубые глаза? А приходилось ли вам слышать голос, ласкающий каждым произнесенным им словом? Притом красота живет в нас самих, а не помимо нас. Достаточно одного взгляда, робкого приподнятая платья, одного слова, одной улыбки, и мы убеждаемся, что нос стал лучше, красивее, глаза и волосы ярче, тело прелестнее… Мы издеваемся над своими глазами и над совершенством статуй. Уродлива? Красива? На это отвечают собственные иллюзии каждого из нас. Здесь не глаза виноваты. Да и никто не виноват. Даже и теперь, когда он чувствует себя во власти другой, что может он сказать о тех голубых искрах? Что они холодны? Может быть, но в них глубина и таинственность пропасти.

Ах, господи, почему она ничего не сказала ему, ни одного намека… абсолютно ничего…

Вместо нее говорила другая, Ты состоишь из плоти и нервов, чувств и страстей, да притом тебе уже двадцать лет… и ты невинен!.. Никто не отдает себе отчета в роковой силе невинности… Достаточно шепнуть тебе: «Что это должно быть… ты не знаешь, а другие счастливы…» Любопытство — злой ангел невинности. Саша Малериан дунула и погасила те две искорки голубых глаз… Она говорила так, что его невинность шепнула ему: «Какое счастье!..» Кто же мог противиться счастью? В ее глазах зеленые огоньки, как у алчной кошки.

Сначала было как при любом начале… Рука, которая прижимается к твоей руке и приводит тебя в трепет… Непонятная, но теплая и многообещающая улыбка… Дуновение дыхания у твоей щеки… Она, как будто случайно, облокачивается грудью на стол именно там, где лежат твои руки… и ты чувствуешь на руке округлую упругую грудь… «Ах! Простите!..» — восклицает она. А затем на ее губах появляется хитрая, лукавая улыбка, которая ясно говорит тебе: «Какой ты наивный! Не видишь, что ли, что это не случайно, что сделала я это намеренно». Потом урок вальса, три шага… Вновь случайная ошибка. Снимая корсет, она забыла закрыть дверь, грудь ее бурно трепетала, наверно опять случайно. Наконец (так как невинность всегда бывает робкой), разговор… один лишь единственный разговор… Те два огонька голубых, грустных глаз шестнадцатилетней не осмелились сказать этого. Потом слезы… поцелуи… Страх быть застигнутыми врасплох придавал им очарование и прелесть, неведомые людям, свободным в своих поступках…

Кто бы сумел устоять?! Он не смог сопротивляться. Сильная страсть не могла ужиться в объятиях горбатого и уродливого, впавшего в детство, старика. Как же ей не поверить?.. Он смотрел на нее и смотрел на мужа. А потом, когда Саша со слезами на ставших огромными глазах рассказала ему о всех горестях ее жизни, он не мог не поверить ей, не понять ее, не простить и не полюбить ее.

До сорока пяти лет Паул Малериан копил деньги по грошу. Звание профессора, научные книги, частные уроки и нищенский образ жизни. Наконец, он достиг цели: сколотил капитал, приобрел имение, а затем начал искать невесту — молодую, красивую и бедную. Какая непростительная ошибка для коммерсанта! Сколачивая один капитал, он расточал другой, и как раз тот, который необходим молодой, красивой девушке. Старик страдал разными маниями, а может быть, он совсем сумасшедший. За пять лет до женитьбы с ним произошел первый приступ. Забрав все свое имущество, превращенное в банкноты, он сел в поезд и, приехав в город Б., зашел в незнакомый дом, недалеко от городского трибунала. Там лег и уснул, рассыпав по комнате деньги. Возвратившись с работы, секретарь суда Космин застал его крепко спящим. Незнакомый человек — и столько денег. Только на третий день Малериан пришел в себя, сосчитал деньги и убедился, что не пропало ни гроша. Откуда об этом узнала Саша? С ним не раз случались подобные приступы. А однажды она прочла письмо, адресованное Космину — секретарю трибунала города Б. Это письмо забыл Малериан на столе, в библиотеке… там, где теперь попросил поставить себе кровать и где стонет, уткнувшись в грязную подушку…