Избранное - [42]

После двух месяцев пребывания в Бухаресте Космин решил устроиться переписчиком. Но во всех трибуналах и в министерствах — всюду власть имущие смотрели на него пренебрежительно, высокомерно. Он плохо одет, у него нет протекции или хотя бы какой-нибудь визитной карточки, на которой было бы написано несколько строк…

В позеленевшем от солнца сюртуке, в стоптанных ботинках, в брюках, вздутых на коленях, Космин в течение двух месяцев, сгорая от стыда и униженно кланяясь, обивал пороги разных учреждений. Он был готов давать уроки в любом пансионе, даже в женском. Обратился к одной из директрис, которая в течение года давала объявления в поисках учителя, бакалавра, способного преподавать математику и историю в объеме четырех классов гимназии, и грамматику, чистописание и рисование — двух классов начальной школы. Когда же она увидала Космина и пристально оглядела его с ног до головы, то тут же заявила: «Мне очень жаль, сударь, что я вас побеспокоила, но мне, сударь, уже рекомендовали другого молодого человека». После этого визита Космин еще в течение месяца читал в газетах это же объявление. Оно и понятно: «сударь» был плохо одет. Прав был его отец — старый секретарь суда в городе Б.: «Сын мой, даю тебе все, что в силах дать, но все равно тебе этого не хватит. В Бухаресте жизнь дорогая, да и ты уже не маленький. Если ты не против, я могу рекомендовать тебя профессору Паулу Малериану. Я давно знаком с ним. Он и его супруга люди добрые и живут в достатке. Полагаю, что они с удовольствием примут тебя. Будем немного платить, а остальное пойдет на одежду и книги. Ты уже не мальчишка, тебе минуло двадцать лет…» С какой гордостью Космин ответил тогда: «Какое это имеет значение, буду жить, как сумею!»

Через полгода терпеливой борьбы и лишений Иоргу Космин решил попросить у отца унизительное письмо, с которым он должен был обратиться за милостыней к чужим людям, умолить госпожу и господина Малериан, приютить его. Но что это за люди? Добрые? Этого еще недостаточно. Есть ли у них дети? Отец об этом ничего не пишет в письме, которое заканчивалось словами:

«Примут тебя с радостью. Ты не маленький, будь благоразумным. Я уже стар и не нынче-завтра закрою глаза».

Земля кружилась у него под ногами. Космину казалось, что он шагает по дороге, в конце которой зияет пропасть. Сердце у него колотилось, как на экзаменах. Наивная гордость двадцатилетнего юноши была сломлена. В жизни он не сделал ничего выдающегося, кроме получения второй премии в гимназии, и все же ему казалось, что он похож на героя, который теперь протягивает руку за подачкой.

Ох! Первая встреча… Как светло и как все мрачно!.. Вошел во двор. На него залаял мохнатый пес. Собаки всегда не выносят нищих. Сердце заколотилось еще неистовее, потом словно куда-то провалилось. Он взялся за шнурок звонка. Позвонил. Да, в самом деле позвонил. Все кончено. А как он плохо одет! Служанка открыла дверь и спросила, кого ему надо. Что он ей ответил, не помнит. Знает, что сунул ей письмо. Она приказала ему пройти к черному ходу. «Господина Паула дома нет. Госпожа у себя наверху». Сверху послышались два нежных голоса: «От кого это, мама́? Кто тебе пишет, мама́?» Слышит ли он эти слова, или они ему мерещатся? «Старый Космин человек порядочный, он приютил Малериана, когда тот очень болел». — «Когда папа был тяжело болен?» — «А что за болезнь, мама́?» — «Это еще до нашей свадьбы… Теперь старый Космин просит приютить его сына, иначе тот не в состоянии учиться в университете. Он очень беден». Иоргу Космин хотел было бежать, но не мог оторвать ног от пола. «Бедняга, примем, мама́, как ты думаешь?» — «Бедный старик упоминает даже о плате. Он стесняется… Хочет платить нам что-то… Юноша, наверно, во дворе… Дадим ему заднюю комнатку… его отец оказал большую услугу Малериану».

Нет, бедняга не во дворе, он в передней. Слышал все. Ах! Скоро ли они кончат там наверху!.. Женщина… две барышни… разговаривают… они жалеют его… «Бедняга…» «Задняя комната…» «Мама́, а кушать он с нами будет?» Резкий голос. Конечно, это голос не той, которая говорила; «Примем, мама́». «Мама́, за столом не сажай его рядом со мной». Какой стыд! Космин едва сдерживал слезы. Он глубоко вздохнул. Кажется, они услышали! Разговоры сразу прекратились. По ступенькам лестницы сходила высокая, стройная женщина, с черными, горящими, как у кошки, глазами. Одна рука ее скользила по перилам лестницы, а другой она придерживала платье, чтобы не споткнуться. Какая элегантная ножка! Туфли цвета крылышек майского жука. Госпожа Саша Малериан. Космин потупил глаза в пол, взглянул на свои башмаки: правый был совсем разорван. Лучше было бы купить пару башмаков, чем учебник римского права. Все равно знанием римского права не залатаешь ботинок. Как странно. Ему хочется смеяться над своей обувью. Когда госпожа Малериан приблизилась, Космин больше не чувствовал ничего.

Красивая госпожа обратилась к нему ласково. Однако ее взгляд словно резал его. Он ничего другого не отвечал ей, кроме: «Да, нет, да». Красивая госпожа подала ему руку и повела наверх по лестнице. На последней ступеньке он споткнулся. Какой богатый зал! Цветы с широкими листьями. Горшки с гиацинтами, два портрета в натуральную величину — она и, конечно, он — господин Паул Малериан. Каким старым и уродливым выглядит он по сравнению с ней!