Избранное - [57]

Среди книг поместили и фотографию автора, стоял он в цилиндре с тростью и улыбался, как горделивый поп в кругу своих семерых дочек.

*

Через полчаса, перед самым звонком, заседание кончилось, учителя вышли из зала, одни направились сразу в классы, другие остались торчать и бродить по коридору.

Классный шум разом смолк, будто там из стены внезапно выскочило привидение.

Звонок возвестил конец урока, и мы тут нее бросились вон из класса, но нас остановил предупреждающий окрик:

— Внимание! Парты не оставлять! Всем тихонько выйти и построиться в коридоре.

Учитель математики и школьный дядька Лука, которого мы прозвали Полдиректор, в таких случаях всегда играли первую скрипку. Вооружившись смычками, то бишь прутиками, они забегали взад-вперед по коридору, выстраивая нас в длинную шеренгу.

Лука был из одной деревни с директором. Когда он впервые появился в лицее, он был обычным мужиком, лапотником, но постепенно набрался шику, скинул постолы, скинул вышитую крестиком рубаху и в один прекрасный день предстал перед нами этаким городским франтом.

В его обязанности входило передавать нам распоряжения дирекции, учителей, оглашать решения педсовета, выполнять всякие мелкие поручения, что он с успехом и делал, даже снабжал самых отчаянных учеников куревом и ракией и предоставлял возможность уединиться.

Если Луку, например, спрашивали, скоро ли состоится классное собрание, он с важностью отвечал: «Потерпите малость, теперича мы занятые. А уж на будущей недельке беспременно будет».

Как только нас построили в коридоре, мы тут же взяли Луку в оборот, спрашивая:

— Что за штука? Зачем нас ведут в актовый зал?

Но Лука и сам, по-видимому, ничего не знал, но уронить себя в глазах учеников не хотел и отвечал еще более важно:

— Приспеет время, скажем. А вы равняйся, из рядов не выскакивай. Скоро все и узнаете.

Это мы и сами знали без него, но нам хотелось заранее проведать, что же такое готовится. Между старшеклассниками ходили всякие смутные слухи.

Шеренга потихоньку потекла в актовый зал. Учителя немного задержались в коридоре. Потом обе половинки двери распахнулись и на пороге появился кругленький животик, украшенный золотой цепочкой, за ним маленькая острая головка, покоящаяся на двух подбородках, и в довершение тощие ножки, несущие директора целиком.

— Поросеночек! — с язвительной нежностью произнес кто-то.

— Молчать!

Учитель математики и Лука, оба уставились на нас, выискивая виновного.

Вслед за директором ввалился преподаватель закона божьего, человек-гора с объемистым животом и рыжей бородой.

Заложив руки за спину и высоко задрав голову, он поглядел на собравшихся огненным взором пророка, готовым всех испепелить. Больше всего поражали в его облике толстенные губы, будто кусок недоеденной утиной печенки торчал у него изо рта, и лоснящиеся жирные щеки, знак того, что их хозяин не страдает отсутствием аппетита.

Словом, первое, что приходило в голову при виде этой махины: «Ну и обжора!»

К несчастью, хотя поп всем своим видом показывал, что мирское для него первично, а духовное вторично, все же в дверь он вошел вторым, после директора.

Чего было и ожидать в мире, где все перевернуто с ног на голову? Поп, смиренно проглотив горькую пилюлю обиды, с достоинством нес свой унизительный крест — всегда и во всем оставаться вторым.

Зато в лицей он являлся первым. И не оттого, что чрезмерно обожал занятия, а «все больше в назидание молодежи», особенно преподавательской. В актовом зале у него была своя кафедра, как раз напротив директорского столика.

Когда решались насущные дела, поп высказывался последним, подчеркивая важность своих слов, не терпящих возражений, рубящими взмахами руки.

Если же кто-то из учителей, особенно молодых, осмеливался ему возражать, он резко отвечал:

— Я, дорогой коллега, как проповедник слова божия, придерживаюсь иного мнения.

Обращение «коллега» в его устах звучало фальшивой монетой. Но уж «проповедник слова божия» падало как свинцовая гиря. Рядом с этим «мнением» другие мнения звучали легковесно.

К ученикам он был строг до беспощадности. Без конца повторяя одно и то же, он будто оглоблей вколачивал нам в голову прописные истины. Поэтому стоило ему появиться в классе, как мы сжимались и закрывались будто на замок, а у него на губах замирала ехидная усмешка, пока ученик оттараторивал вызубренный урок, поп водил пальцем по книге, проверяя, чтобы все сходилось слово в слово.

Если ученик случайно ошибался, он прерывал громким ревом:

— Не так, осел! Повтори от строки «И…». Пропускающих богослужение он жестоко наказывал.

Так что мы и церковь возненавидели.

Там, где можно было подойти по-доброму, он действовал зло и грубо, ему словно доставляло удовольствие ударить по больному месту, причем всегда он опирался на авторитет церкви, как на свою личную палицу.

Политических взглядов придерживался крайне правых и ортодоксальных и в своей партии считался чуть ли не лидером, а ко всем инакомыслящим относился либо как к заблудшим овечкам, либо как к заведомым преступникам и изменникам родины.

Тяжелой поступью вошел он в зал, сурово зыркнул на учеников, и все мы сразу притихли.