Избранное - [56]

— Инспектор — нуль! С ним я в два счета договорюсь. Главное — вы…

— Нет. Не могу.

Мы с минуту молча пристально глядим друг на друга, глаза, в глаза. Ее взгляду мог бы позавидовать удав, уставившийся на кролика. Лицо у нее злое, змеиное, глаза холодные, острые, губы поджаты; будь у этой змеи яд, она бы не задумываясь ужалила меня.

— Вы, кажется, подвизались на поприще учителя?

— ?..

— И собираетесь продолжать свою деятельность?..

— Увы, нет. Я по профессии юрист, хочу заняться адвокатурой. Профессия учителя столь неблагодарна… сами видите…

Она меня обрывает резко и надменно:

— Адвокатом вы не будете! Это я вам говорю! Уж поверьте. Мой деверь — будущий министр юстиции… Он не откажет мне в маленькой просьбе…

Я спокойно и насмешливо смотрю ей прямо в лицо. Это выводит ее из себя.

— …Да что говорить с деревенщиной!..

В лютом бешенстве она хватает со стола сумочку и выскакивает из комнаты, так хлопнув дверью, что со стен сыплется штукатурка.

Перевод М. Ландмана.

СЛУЧАЙ ИЗ ДАЛЕКОГО ДЕТСТВА

Случилось это в конце октября, ясным осенним днем.

Шел последний урок, нет-нет, не урок, а просто нас держали в классе, и мы занимались кто чем: одни читали, другие разговаривали, третьи что-то делали.

Я с товарищем стоял у окна, и рассуждали мы о поведении женщин, а вернее, одной только девчонки, которой я послал уже несколько очень важных писем, а ответа ни на одно еще не получил. Почему? Вот об этом мы и говорили.

На школьном дворе с высоких акаций осыпались желтые листья и, медленно кружась в прозрачном, как родниковая вода, воздухе, ложились на землю.

На дворе, обычно людном и шумном на переменах, теперь было тихо и пустынно.

По длинным сумрачным коридорам лицея бродили не менее сумрачные преподаватели с журналами под мышкой и с молчаливой свирепостью поглядывали на входную дверь, кого-то ожидая.

А ожидали они директора, который назначил экстренное совещание, и сам же на него опаздывал почти на час. По каменным плитам коридора катились ругань и недовольство.

— Безобразие!

— Надо этому положить конец, сказать ему прямо в лицо, что это, в конце концов, оскорбительно!

— Школа есть школа! Дисциплина обязательна для всех. Вот увидите, он опять как-нибудь выкрутится.

Как только приоткрывалась дверь какого-нибудь класса, где жизнь била ключом, и оттуда высовывалась вихрастая любопытная мордочка ученика, его тут же с криком загоняли обратно.

— Марш в класс, болван!

Наконец явился директор, запыхавшийся, взмыленный как лошадь.

— Ф-фу!.. Простите, господа, никак не мог раньше. Задержали дела. Приступим…

— Пять леев вход! Всего-навсего пять леев! Совсем даром! Спешите! Спешите! — топом зазывалы из бродячей труппы, подавно побывавшей в городе, выкликивал преподаватель гимнастики.

Фиглярство этого завзятого шутника и балагура было как нельзя более кстати, потому что снимало общее напряжение и недовольство, и директор ему даже обрадовался, хотя для вида пожурил учителя.

— Несерьезный вы человек, не можете без ерничества, — сказал он мягко и сладостно улыбнулся.

*

Здание лицея в Т. было таким громадным, точно построили его для пышной столицы, а не для маленького, захудалого, провинциального города, где с трудом можно наскрести сотню-другую учеников. Если планировали это здание люди безголовые, то уж строили его наверняка бессердечные. Хотя стояла глубокая осень, окна в коридорах были без стекол. Карты, таблицы и другие наглядные пособия валялись беспризорные, некуда их было ни пристроить, ни повесить, а пыли на стенах было столько, что ребята могли писать на них, как на доске.

Техническому персоналу лицея некогда было заниматься уборкой, потому что в это время он в поте лица трудился на винограднике господина директора. Разве что раза два кто-нибудь проходился метелкой по полу да выравнивал стоящие криво парты. «Паутина — лучшая липучка для мух и стоит меньше», — повторяли все расхожий афоризм учителя гимнастики.

Инспекторы в лицей почти не наведывались, зачем им было ездить в такую даль, да и знали они, что «школа и так выполнит свою великую и благородную миссию».

Директор считал себя человеком от науки, хозяйственными делами не интересовался, ибо пекся лишь о том, чтобы уездное общество уверенно шло по пути прогресса и просвещения; осуществлял он это, руководя разного рода комитетами: по распределению молока, книг, защите животных, охране грудных младенцев и тому подобное…

Опыт работы в этих общественных организациях он излагал в своих книгах, издаваемых ежегодно под одним и тем же интригующим заголовком «Социологические исследования».

О последнем подобном шедевре учитель философии написал пространную статью в местную, весьма читаемую газетенку и закончил ее таким красноречивым восклицанием: «Книга господина Калапэра мала по объему, но необъятна по значению. Это воистину великая книга!»

Естественно, что владелец книжной лавчонки, прочитав статью, тут же извлек пылящиеся на полках прежние книги того же автора и выставил в витрине рядом с новой, которую лысый тощий магазинный «мальчик на побегушках» украсил каллиграфически выведенной надписью: «Новинка».

Витрина сразу привлекла внимание многочисленных зевак, и старые книжки прониклись некоторой завистью к своей новоявленной сестре с такой заманчивой «шапкой».