Известно мне, погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа, —
Судьба меня уж обрекла.
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?
Погибну я за край родной —
Я это чувствую, я знаю…
Он погрузился в глубокое раздумье, по телу пробежал озноб. А какая судьба предуготована ему самому? Из всех присутствующих здесь, подумалось ему, лишь его может ожидать печальный конец, лишь ему может угрожать гибель. Ему стало грустно, он почувствовал себя совсем одиноким.
Когда Ли Цзиншу допела до конца, первым зааплодировал Юань Жуньшэнь, к нему присоединились остальные. Только тогда Ду Дасинь обернулся, посмотрел на певицу и сел на кушетку. Та закрыла рояль и тоже вернулась на свое место. Ду Дасинь не высказал ни единой похвалы, но в его взгляде она прочла оценку своего пения, и на ее красивом лице расцвела довольная улыбка. Она не догадывалась, однако, почему в его взоре было столько признательности.
— Ну, что я вам говорил? Мисс Ли поет прямо как небесная фея. У меня не хватает слов, чтобы выразить восхищение! — Восторженный профессор стоял с раскрытым ртом, выказывая два ряда белоснежных зубов.
— Я еще не слышала, чтобы Цзиншу пела так замечательно! — промолвила Чжэн Яньхуа.
— Такую песню должен исполнять именно такой человек! — воскликнул, сияя, Чэнь Бинбо, и Линь Цююэ нашел его мнение абсолютно справедливым.
Один лишь Ду Дасинь по-прежнему не раскрыл рта, его глубоко запавшие глаза будто старались пробуравить потолок. За внешним спокойствием угадывались нервное напряжение и происходившая в его душе борьба.
— Дасинь, а тебе как понравилось пение мисс Ли? — задал провокационный вопрос профессор Юань, удивленный молчанием поэта.
Почувствовав, что его лицо готово запылать, он потупил взгляд. Все-таки ему удалось напустить на себя хладнокровный вид, и на миг всем показалось, что он вот-вот заговорит. Однако ни одного слова так и не слетело с его уст.
— Как! Неужели ты еще недоволен? — продолжал приставать Юань Жуньшэнь, готовый рассердиться всерьез.
Ду Дасинь, сердце которого забилось еще сильнее, выдавил из себя наконец несколько слов:
— Что ж, пение действительно хорошо, но только…
— Что «только»? Чего ты мямлишь, не договариваешь? — спросил довольный собой Юань Жуньшэнь, зажигая третью сигарету.
Ду Дасинь смерил его пренебрежительным взглядом, слегка улыбнулся и сказал спокойным тоном:
— Текст написан мной[10].
Все были поражены этим заявлением, но сразу же поняли, что Ду Дасинь не способен лгать. Лишь у профессора был несколько недовольный вид, но он ничего не сказал, занявшись своей сигаретой.
— Господин Ду, скажите, почему эта песня так отличается от «Триумфа Сатаны», коль скоро оба эти произведения принадлежат вам? — мягко, с улыбкой спросила Ли Цзиншу.
Ду Дасинь не сразу нашелся, что ответить:
— По моему разумению, у них есть общая исходная точка.
Наконец наступила очередь Юань Жуньшэня рассказать что-нибудь смешное. Его узенькие близорукие глаза за очками в черной металлической оправе вдруг расширились. Все принялись рассматривать его тщательно расчесанные и густо набриолиненные волосы, пробор с правой стороны, круглое, слегка желтоватое лицо, усики в японском стиле над полноватой верхней губой. Он закинул левую ногу на правую и оперся о колено левой рукой, оставив правую свободной — чтобы можно было жестикулировать. Юань Жуньшэнь явно готовился произнести речь.
Уже самое ее начало прозвучало необычно:
— Я не люблю анекдотов, лучше я расскажу вам одну историю. Только прошу вас не смотреть на нее как на придуманную — она действительно произошла со мной.
В позапрошлом году, после того как я получил степень доктора литературы в Парижском университете, я переутомился, наступило нервное истощение. Врач рекомендовал мне полечиться на юге Франции, и я поехал в город М. Я поселился в доме на холме, в тихой и красивой местности. Снаружи дом напоминал средневековый замок. Я занимал второй этаж, обставленный со всей роскошью, и мне там очень нравилось.
Домом владела мадам лет шестидесяти, у которой была сорокалетняя дочь. Когда дочери было восемнадцать, она вышла замуж, но через полгода супруг покинул ее и с тех пор не подавал о себе вестей. Более никто не покорил ее сердце; она решила посвятить себя уходу за матерью и была по-своему счастлива.
Мои хозяйки относились ко мне очень предупредительно, можно даже сказать, что я как бы заменял им сына, которого ни у одной из них не было. Они хорошо понимали, как нелегко приходится одинокому молодому человеку в чужом краю, и часто утешали меня, находя слова искренние и сердечные. За два месяца я вполне освоился и чувствовал себя как дома. Первоначально я предполагал прожить там год-полтора, полностью выздороветь и затем вернуться на родину. Но судьба играет человеком, причем с большим искусством. В конце второго месяца пребывания произошло событие, едва не погубившее счастье всей моей жизни.
Однажды, часов в пять пополудни, я вернулся из гостей домой. В вестибюле я столкнулся со своими хозяйками, которые как раз провожали двух посетительниц. Я был им представлен, но от неожиданности не сумел найти темы для разговора и, произнеся несколько вежливых фраз, удалился к себе.
