Мать радовалась победе не меньше, чем сама Цзиншу, хотя отчетливо сознавала, что после ее отъезда она лишится единственного человека в доме, любившего и понимавшего ее, что жизнь ее станет еще горше. Но что это в сравнении со счастьем молодой, красивой девушки?
Приехав в Шанхай, Цзиншу поступила на подготовительное отделение того университета, в котором ее брат был уже студентом второго курса. Они поселились в маленьком особняке, наняли служанку. По утрам одновременно отправлялись на занятия, в полдень возвращались на обед, потом каждый занимался по своему расписанию. Жизнь была однообразной, но мирной, покойной, полной дружбы и любви. Так прошло полтора года.
И брат, и сестра изучали филологию. Ли Лэн в свободное время писал стихи и лирическую прозу, которую публиковали два-три журнала. Во всем, что он писал, отражалась его натура — спокойная, мирная, мягкая. В его стихах и прозе не было ни потрясающих небо и землю трагедий, ни возвышенно-героических сцен — он просто изливал свои чувства, чувства обыкновенного человека. Сестра же равно любила музыку и литературу, Ли Лэн, часто величавший ее «нашим неподкупным судьей», обязательно показывал ей каждое свое новое сочинение и с удовольствием принимал ее советы и замечания. Неудивительно, что их взаимная привязанность росла и росла. Огорчение одного сразу же разделял другой, но огорчаться им случалось не часто, ибо в общем-то жизнь текла спокойно и радостно.
Но на этот раз Ли Лэн вернулся явно опечаленным. Едва завидев брата, Цзиншу тоже нахмурилась и стала гадать, что бы такого могло с ним произойти. Однако вскоре ее красивое личико вновь озарилось доброй, чуть-чуть кокетливой улыбкой:
— Что это ты так поздно?.. Я решила, что ты где-нибудь ужинаешь с приятелем, и не стала дожидаться… Но кое-что вкусненькое я тебе оставила. Хочешь, скажу прислуге, чтобы подогрела?
Она смотрела на брата любящим взором, но его лицо еще сохраняло страдальческое выражение, он как будто продолжал с кем-то ссориться. Потом улыбка все же вернулась к нему, он поблагодарил сестру и сказал, что уже поужинал. На время установилась какая-то напряженная тишина. Ли Цзиншу поняла, что ее первоначальная догадка была правильной. Ей не терпелось узнать, что ввергло брата в печаль, хотелось утешить его. Развлечь, прогнать прочь тоску. Но она боялась, что разговор на эту тему лишь ухудшит его настроение, и решила сначала заставить его забыть о печальных думах, вернуть в обычное расположение духа. И с нежностью глядя на его доброе лицо, она заговорила о том, о чем думала до его прихода.
— Знаешь, о чем я думаю? Через месяц с небольшим тебе стукнет двадцать пять. Надо бы отпраздновать это как следует, тем более что будет как раз воскресенье. Я думаю позвать господина Линя, господина Юаня, господина Чэня и мисс Чжэн, устроить маленькую пирушку. Как ты на это посмотришь?
Ее прозрачные, как хрусталь, бесхитростные глаза глядели на него, ожидая ответа; Ли Лэна не могла не тронуть неподдельная искренность ее улыбки. Он понимал и то, что она заметила его плохое настроение, но не подала виду, и был вдвойне благодарен ей.
— Я знаю, о чем ты думаешь, сестричка… Не беспокойся, со мной ничего особенного не произошло, просто мы крепко поспорили с Ду Дасинем… Нет, правильнее сказать, он нападал на мои идеалы. Я вовсе не считаю, что он прав, но, должен признаться, почувствовал себя уязвленным.
Было очевидно, что он все еще переживает происшедшее.
— Брат, когда ты познакомился с этим Ду Дасинем? Почему я ничего об этом не знала? — На нее произвела большое впечатление поэма Ду Дасиня, в которой он проклинал жизнь, и потому при упоминании имени поэта она не смогла остаться равнодушной. — И что вы с ним обсуждали?
Ли Лэн не спеша, подробно рассказал сестре обо всем, что с ним случилось за день, о своем разговоре с Ду Дасинем. К концу рассказа в его голосе зазвучало волнение:
— Теперь я понял, почему он мог написать те полные проклятий стихи. Ведь он сам признал, что отрицает любовь и верит лишь в ненависть. Он говорит, что я счастливчик, и ведь он прав…
Внезапно он закрыл лицо руками и упал на кушетку. Цзиншу перестала улыбаться, ямочки на ее щеках исчезли, ясные, как осенние воды, глаза потемнели. В глубоком раздумье она подошла к окну и произнесла:
— Верно, мы с тобой счастливчики…
Ли Лэн заговорил взволнованно, по-прежнему не отнимая рук от лица:
— Ду Дасинь говорил: «Поэты вроде тебя без умолку вещают о любви, о мире, о красоте природы. Но ведь вы присвоили себе и любовь, и мир, и природу с ее красотой. Всего этого не существует ни для меня, ни для того задавленного бедняги, ни для бессчетного множества людей, погибающих от голода и холода. Не существует! Оттого-то я и проклинаю эту жизнь. А вы своими вкрадчивыми речами обманываете, усыпляете людей!» Мне было страшно слушать его и сознавать, что в чем-то он прав… Нет, я не собирался никого обманывать, я действительно миролюбив, я действительно люблю природу и хочу, чтобы каждый был счастлив… Проклинать человеческую жизнь — нет, это слишком страшно. У меня в душе нет ненависти, есть только любовь… Но утверждать, будто я обманываю людей, — нет, это несправедливо…