Он не заметил, как прошел мимо своего дома, и продолжал идти без всякой цели. Голова стала еще тяжелее, ноги шли все медленнее, тело покрылось испариной. Но он продолжал двигаться.
Вдруг у него зазвенело в ушах и он почувствовал, что ударился обо что-то головой. Он сделал шаг назад и сразу пришел в себя. Оказалось, что он наткнулся на пьянчужку.
— Ослеп, что ли, болван проклятый! — выругался тот и пошел дальше, раскачиваясь и мурлыча песенку: — «…B месяце восьмом корица ароматна, в месяце девятом хризантемы желты…»
Когда пьяный исчез из виду, Ду Дасинь повернул назад и побрел к дому.
На следующее утро, обдумывая случившееся, он понял, что вел себя слишком грубо, слишком эгоистично. Он должен был проявить жалость и сочувствие, вместо того чтобы причинять боль девушке, разрываемой противоречивыми чувствами. Его охватило раскаяние, захотелось побежать к ней просить прощения. Но в конце концов мужское самолюбие одержало верх, и он решил не проявлять слабины.
На четвертый день он все же не выдержал и опять пошел в тетушкин дом, но кузину увидеть ему не удалось. Ему показалось, что все в доме относятся к нему подчеркнуто холодно, и он даже не решился спросить о ее здоровье. Под конец визита выяснилось, что она заболела. Он понимал причину ее болезни, всем сердцем рвался увидеть девушку, но невидимые преграды мешали ему. Когда он откланялся и покинул гостиную, к нему подбежала Хунъюй и сунула ему книгу со словами: «Это барышня возвращает молодому господину».
Он хотел было расспросить служанку, но та моментально исчезла.
Книга оказалась романом, который кузина когда-то взяла у него почитать. Он полагал, что должна быть вложена записка, но найти ее не смог, сколько ни листал страницы. Лишь придя домой, он на последнем листке обнаружил несколько строк, написанных ее рукой.
Я не в силах говорить о том, что произошло вчера вечером. Забудь обо мне, несчастной, выбрось меня из головы! Ты молод и целеустремлен, тебя ждет большое будущее. Береги себя! Когда-нибудь тебе встретится человек в сто раз лучше меня…
Прочтя письмо и вспомнив, что девушка заболела, восемнадцатилетний юноша расплакался как ребенок.
С той поры он внешне казался очень спокойным, меж тем как в душе бушевала буря. Время от времени он навещал тетушку. Болезнь кузины, конечно, вскоре прошла, но выглядела девушка, на его взгляд, сильно похудевшей. Они встречались довольно часто, но обменивались лишь ничего не значащими вежливыми фразами. Да и о чем могли они говорить в присутствии родственников, которых они безотчетно опасались? Он решил, что, раз уж им не суждено быть вместе, не стоит растравлять душу такими короткими встречами. Он перестал бывать у тети, старался забыть девушку, но лишь убеждался, насколько глубоко запечатлелся ее образ в его душе. Терзаемый болью, он боялся не только посещать тот дом, но даже проходить по той улице. Ему опротивел родной город. И если бы не его мать, ему опротивела бы сама жизнь.
В тот год он кончил среднюю школу и собирался поехать в Шанхай продолжить учиться. Теперь он ускорил приготовления, но за три дня до отъезда его свалила жестокая болезнь.
За время болезни девушка несколько раз навещала его, но каждый раз вместе с матерью, так что по душам им поговорить не пришлось. Задержавшись из-за болезни в Чэнду, он стал свидетелем ее свадьбы. Избежать этого, как он ни старался, не удалось. Он даже готов был уехать еще до поправки, но не смог преодолеть сопротивление матери. Ведь он тоже любил свою добрую мать! Когда она проливала слезы возле его постели, все его мужество и гнев куда-то улетучивались. Разумеется, мать не знала причины его страданий, но как она ему сочувствовала! Он не раз нарушал материнскую волю, но на этот раз смирился и остался дома до выздоровления.
И вот этот тяжкий для него день наступил. Стояла ясная весенняя погода, в доме все сияло радостью, лишь у него (да и у нее) на душе царила зима. В тот день он двигался как деревянная кукла и впоследствии ничего не мог вспомнить. Когда родственники стали сажать ее, наряженную как подобает невесте, в цветной паланкин, он видел, что она сопротивляется и плачет. Но родные считали, что молодой так и полагается себя вести. Лишь он один понимал, в чем дело. Он был настолько тронут, что на момент загорелся было безумной мыслью растолкать всех и унести ее. Но смелости не хватило, да и людей было слишком много. Он опять впал в отчаяние.
Сквозь слезы он видел, как четыре носильщика под музыку, казавшуюся ему траурной, уносят паланкин. Перестал быть слышен ее плач. Для всех окружающих девушка направлялась к своему семейному счастью. А для него она уходила, исчезала навсегда, умирала…
Он вернулся домой. Страданию его не было предела, но спустя три дня, когда молодой полагается навещать родительский дом, ему опять пришлось пойти к тете. Стоя среди толпы приглашенных, он наблюдал, как она вместе с мужем вышла поклониться гостям. Он не мог разглядеть выражения ее лица — мешали жемчужные подвески ее головного убора. Две подружки невесты помогли ей опуститься на колени рядом с женихом. Когда дошла его очередь, он совершил положенный земной поклон и, поднимаясь, взглянул на «него»: тощий, бледный, скуластый юноша, к тому же сутулый. Он решил, что ни в чем не уступает жениху, и бросил на него презрительный взгляд, как бы свершая акт мести. На душе стало легко, с видом победителя он выбрался из толпы гостей и пошел домой. Но ощущение превосходства длилось недолго. Когда он, вернувшись к себе, подумал о том, каково ей будет жить с таким супругом, на сердце вновь легла тяжесть.
