— Погоди. — Он собрал листки. — От Шушэн.
— Такое длинное, о чем она пишет?
— Да так, ни о чем. — Он спрятал письмо в карман.
«Наверняка ругает меня», — подумала мать.
— Что, наговаривает на меня? Я не боюсь. Пусть!
— Нет, мама, ни слова о тебе. Она пишет о своей жизни, о том, как заботится о ней управляющий Чэнь… — Он умолк.
Мать все поняла и не стала расспрашивать, заговорив о другом.
— Знаешь, я только что встретила Чжуна. Твои дела не так уж плохи, сынок, и тебя снова берут на работу. Я сказала ему, что, если новый управляющий чуткий человек, он мог бы дать тебе отпуск месяца на два. Это надо заранее оговорить.
— Я думаю выйти на работу завтра, — сказал он все с тем же выражением отрешенности.
— Зачем так спешить? Послушаем, что скажет Чжун, как собирается поступить управляющий.
— Он советовал не откладывать с выходом на работу, — произнес Вэньсюань, стараясь говорить спокойно. Но сердце ныло от тоски.
— Как бы это не повредило твоему здоровью. Может быть, послезавтра пойдешь выяснишь обстановку? Только не завтра. Я приготовлю обед повкуснее, пригласим доктора Чжана. Мы столько раз его приглашали и ничего не платили. — Мать, как могла, бодрилась.
— Ты опять что-нибудь продала? — спросил он. — И все ради меня.
— Не беспокойся, — ответила мать, силясь улыбнуться.
— Ты не думаешь о том, что будет с тобой, если я умру. На что ты будешь жить тогда?
— Э, я умру раньше тебя. Да и Сяосюань скоро вырастет. Есть еще Шушэн, как-никак она твоя жена и моя невестка, — весело улыбнулась мать, а сердце сжалось от боли.
— Как можно на них надеяться? Сяосюань еще мал, а Шушэн… — Он спохватился, но было уже поздно. Из глаз брызнули слезы, он порывисто встал и вышел из комнаты.
Мать позвала его, но он сбежал вниз и очутился на улице. Помедлил минутку: куда бы пойти? Ноги словно к земле приросли. Огляделся. Перед глазами мелькали люди. Только он, казалось ему, в этом призрачном мире больной и немощный. Бесконечно одинокий. На глаза навернулись слезы.
В соседней лавке разложены были образцы материи, модно одетые девушки рассматривали их с интересом. Перед небольшой закусочной, недавно открытой, висела яркая реклама, с которой прохожим улыбалась девушка. «Им лучше, чем мне», — думал он, неизвестно кого имея в виду. Он невольно приложил руку к груди — боль не стихала.
— Сюань, Сюань! — Он растерянно оглянулся. Мать спешила к нему, задыхаясь. — Ты куда?
— Погулять, — безразлично ответил он.
— Вид у тебя совершенно больной, погодил бы с гуляньем. Гулянье — не дело.
Он ничего не ответил.
— Идем домой, — уговаривала мать.
Он подумал, вернее, сделал вид, что думает.
— Нет, мама, позволь мне погулять. — Потом тихо добавил: — У меня скверно на душе.
Мать вздохнула.
— Ладно, иди, только ненадолго.
Он кивнул. Мать стояла, глядя ему вслед, пока он не исчез из виду.
Он брел без всякой цели. Со смутной надеждой забыться, а может быть, и погибнуть. Горе давило на сердце. Но должен ведь когда-нибудь наступить конец страданиям. С какой радостью он бы принял смерть! Его толкали. Какой-то велосипедист чуть не отдавил ему ногу. Вэньсюань едва не падал, спотыкался о камни. Он не видел ни света, ни ярких красок, перед глазами был сплошной мрак, как и в жизни. Ноги понесли его к закусочной. Он и сам не знал почему.
Вошел, сел на лавку. Закусочную эту он хорошо знал. Сидел здесь как-то, за тем столом…
— Вина? — спросил официант.
— Да, поскорей, — громко сказал он, не соображая, что делает.
Официант принес вина, Вэньсюань отпил несколько глотков. Внутри все обожгло. Поставил стакан на стол, вынул из кармана письмо, отпил еще глоток, сердясь на себя за то, что не умеет пить. Он перечитывал письмо, а из глаз катились слезы. Спрятал письмо в карман, опять вытащил, что-то бормоча себе под нос. Затем решительно взял стакан и начал быстро пить. Внутри стало еще горячей, в горле саднило, голова горела. Мысли путались. Слова письма хлестали по нервам, и без того напряженным.
В закусочной днем обычно бывало тихо. Вот и сейчас здесь сидело всего только два посетителя. Никому не было до него дела. Подошел официант.
— Еще вина?
— Нет-нет, — покачал головой Вэньсюань, раскрасневшись, не замечая, что официант удивленно смотрит, как он перебирает листки письма и горестно вздыхает.
— Еще вина? — повторил официант, видя, что посетитель не собирается уходить.
— Принесите, — коротко ответил Вэньсюань.
И он снова стал пить, чувствуя сильный жар и головокружение. Мысли его витали где-то далеко. Вдруг ему показалось, что напротив кто-то сидит и, низко опустив голову, пьет водку. Присмотрелся — никого нет. «Померещился Боцин», — подумал Вэньсюань, протер глаза, но лицо Боцина с грустной усмешкой не исчезло. И со мной может такое случиться. Эта мысль заставила Вэньсюаня встать. Он расплатился и вышел на улицу.
Всю дорогу его преследовал образ Боцина, и он говорил себе: «Домой! Скорей домой!»
Дома он немного успокоился и стал писать письмо Шушэн. Мать что-то ему говорила, он машинально отвечал, словно не слыша ее.
Я получил твое письмо. Перечел его несколько раз. Могу лишь извиниться перед тобой за то, что отнял у тебя молодость. Чтобы искупить свою вину, возвращаю тебе свободу. Знаю, что в письме твоем нет ни слова лжи. Делай так, как считаешь нужным. Об одном только прошу тебя: прости меня!
