Избранное - [84]

Вы стали мне надежной опорой, на Вас можно положиться во всем. Когда возобновились занятия в вузах, Вы уговорили моего сына продолжить учебу. Но сыну больше всего нравится возиться с орхидеями, поэтому Вы раздобыли для него книги об орхидеях, посоветовали ему заняться самообразованием, учить английский. Он считается с Вами, Ваши советы идут ему на пользу. Я так Вам благодарна, что иногда мне, право, хочется плакать. Разве можно было не полюбить такого человека, как Вы?

За что же полюбили Вы меня? Я красива? Пожалуй. Справедливее было бы сказать, что я умею сохранять красоту и ее подчеркивать. Но кто из женщин моего круга при старом режиме занимался еще чем-то, кроме этого? К тому же много таких, которые и моложе и красивее меня и с готовностью увиваются вокруг нового начальства.

Или виною всему тот самый «первородный грех»? В привычках женщин моего круга было при встрече с мужчиной тотчас пускать в ход свои женские чары. Как получилось с Вами? Признаюсь, я кокетничала тонко, не переходя границы, как это и подобает женщине, которой уже за тридцать пять. И, как оказалось, кокетничала не зря… Вы обратили на меня внимание, я Вам понравилась.

Конечно, я знаю, что одним разумом любовь понять нельзя. И все же я обратилась к романам, фильмам, в основном советским или социалистических стран, потому что в Северном Вьетнаме о любви почему-то пишут слишком мало.

Но вернемся к рассказу о моем муже. Он погиб на шоссе при повороте к нашему питомнику, всего метрах в трехстах от него. Погиб от удара ножом в сердце. Его мотороллер «хонда» исчез, портфель был брошен у дороги, деньги тоже пропали, при нем остались только кое-какие бумаги. Мне тогда и в голову не пришло, что это политическое убийство, хотя муж и возвращался от Тоффера. Скорее это походило на убийство с целью ограбления. В те дни, перед освобождением, на шоссе творилось что-то невообразимое, мародеры и грабители буквально свирепствовали. И вот несчастье подстерегло и моего мужа; а он так торопился от Тоффера, чтобы до темноты поспеть домой.

Тогда кругом все были охвачены паникой, шли последние дни апреля 1975 года[43]. А перед этим муж не раз говорил мне, что надо бежать из Вьетнама. Двадцать седьмого вечером он, вернувшись из Сайгона, без обиняков объявил, что надо ехать в Америку и что Тоффер в этом нам поможет.

Помните, Вы еще спросили об этом Тоффере, увидев его имя в списке членов Общества любителей орхидей. Я тогда сказала, что Тоффер свел знакомство с моим мужем именно из-за орхидей и часто наезжал к нам. Он нередко заговаривал со мной, держался изысканно вежливо и тактично. Тоффер владел множеством акций различных сайгонских компаний и трестов.

А Общество любителей орхидей образовалось в 1973 году, оно устраивало выставки цветов, закатывало роскошные пиры. В руководстве общества числились важные персоны сайгонской администрации. Генерал Зыонг Ван Минь[44], высланный из Сайгона послом в Таиланд, значился председателем общества. Мой муж добился в обществе места секретаря, как мне тогда казалось, для того чтобы расширить свои связи и укрепить свое положение в деловом мире: в те времена в Сайгоне было полным-полно разных обществ и ассоциаций, в которых участвовали американцы и влиятельные люди из крупных фирм и компаний. Национальные общества любителей орхидей раз в три года собираются на свой Международный конгресс. Там устраивают выставки, аукционы растений. Случается, что иные экземпляры продаются за десять тысяч долларов!

Итак, муж настаивал на отъезде. А мне не хотелось. Куда уезжать, зачем? Сказать откровенно, я побаивалась прихода вьетконговцев, но думала, что с моей семьей они не могут поступить жестоко. В самом деле, в чем мы провинились, какое преступление мы совершили? Муж сказал, что при режиме Нго Динь Зьема он служил на флоте инженер-майором. Но это было при Нго Динь Зьеме! Тогда мой муж, морской инженер-механик по образованию, вернулся из Франции и его сразу же мобилизовали на флот. Служба ему быстро опротивела, и он вышел в отставку в те давние времена, когда Нго Динь Зьема еще не сбросили с его президентского кресла, почти двадцать лет тому назад!

Я убеждала мужа, уговаривала, приводила серьезные доводы совсем не потому, что у меня исчез страх перед вьетконговцами, или потому, что я поверила в правое дело революции. Нет, просто мне не хотелось уезжать. Конечно, в Америке мой муж сумел бы завязать связи и неплохо вести свои дела. В ловкости ему не откажешь. Ну, а я? Что бы там делала я? Да и сохранятся ли в этой Америке наши прежние отношения? А сын? В кромешном хаосе Сайгона я все-таки до сих пор умела держать его в руках, но что с ним станет в Америке — неизвестно. Мне хотелось спокойной жизни, хотелось сохранить семью, я страшилась перемен. И из двух зол я выбрала меньшее и решила остаться: будь что будет, но мы на родине!

Муж не сдавался, он привел мне еще один довод: ведь, занимаясь делами питомника, он должен был все время поддерживать связи с иностранцами — из Японии, с Тайваня, из Гонконга и, конечно, из Америки. Я отвечала, что и за это ему бояться нечего, ведь он не торговал оружием, боеприпасами или колючей проволокой, но спекулировал рисом, медикаментами, не поставлял обмундирование для американских, сеульских или сайгонских вояк. Когда-то он был торговым посредником по продаже велосипедов с моторами, радиоприемников, телевизоров, потом занимался производством стиральных порошков, рисовой муки и т. д., пока не занялся орхидеями. Никаких преступлений за ним не числится, говорила я. Он виноват не больше, чем каждый из жителей Сайгона.