Избранное - [204]

Мертали подошел к Халису.

— Ты уж завари чайку, земляк, — попросил он.

Когда открылась бакалейная лавка, Мертали купил растительного масла, маслин, хлеба и халвы. Солнце только-только взошло, когда все уселись перекусить.

— К осени я принесу тебе рассаду цветов — это будет мой подарок на новоселье.

Старый Шемистан стал прощаться. Дети поцеловали ему руку. И Гюлистан поцеловала. Мертали крепко обнял старика. Он проводил его до самого шоссе. Они вместе ждали маршрутное такси. Ждали долго. Мертали не уходил: хотел подсадить старика вместе с его шлангом и киркой. Наконец со стороны Гюндегмеза подъехал минибус. Двое пассажиров сошли. Ожидающих было трое. Один сразу же сел.

— Я тоже поеду, Мертали. Доберусь до Улуса, а там пересяду.

— Счастливого тебе пути. Будь здоров. Спасибо тебе, дорогой.

Подошел нарядно одетый помощник шофера, взял Шемистана за руку.

— Садись, дядюшка! Не будем же мы тебя ждать двое суток!

Ох уж эти городские парни! Еще и трех недель не прошло, как приехал из деревни, а смотришь, уже стал развязным и наглым. Никакого тебе уважения к старости. Минибус загудел. «Прыгай!» — закричал помощник шофера, прыгнул сам, дернул старого Шемистана за шиворот. В эту секунду шофер резко рванул с места. Старик повалился ничком. Хорошо хоть не расшибся, только лоб немного оцарапал.

— Садишься — так садись, нет — так нет, — проворчал громко помощник шофера. — Еще попадешь под колеса, отвечать придется. Скажут, человека задавил. А какой ты человек?

Минибус уже скрылся за поворотом, когда старый Шемистан поднялся с песчаной обочины. Он посмотрел в лицо Мертали, но не сказал ни слова. И Мертали молчал.

«Домов понастроили, городов понастроили, а о доброте, человечности совсем забыли», — хотел было сказать Мертали, но придержал язык. Он терпеть не мог такого вот хамства. Но что поделаешь? Это ли подобает сказать старому Шемистану?

— Откуда тебе знать, человек я или нет, а если человек, то какой? — вдруг со злостью закричал Шемистан. — Вот осел! Ты хоть раз приходил ко мне в гости? Побыл у меня хоть полдня? Просил ли хоть раз о помощи? Откуда тебе знать, скотина! — Он раскричался так, будто хотел, чтобы его слышала вся столица, все города: пусть это будет им уроком человечности. — Сводник проклятый!

Мертали вдруг вспомнил, будто молния в уме блеснула, что в кармане брюк у него завалялись две двадцатки и одна десятка. Он принялся останавливать идущие мимо такси. Три, четыре. Пятое, слава Аллаху, остановилось.

— Отвези дядюшку в махалле Фатих, брат, — попросил Мертали шофера. — Вот тебе деньги. Доставь его прямо к дому.

Он протянул ладонь с деньгами, готовый, если надо, отдать их все.

— Не надо, племянничек. Я уж как-нибудь сам доберусь, — запротестовал старик.

Шофер взял двадцатку.

— Выговор у тебя точь-в-точь как в моих родных краях. Земляки мы, видно. Хватит и двадцати.

Они уложили шланг и кирку в багажник. Мертали помог Шемистану усесться на заднее сиденье. Почтительно поцеловал ему руку. Отступив на полшага назад и, как в прежние армейские дни, поднеся руку к козырьку, вытянулся по команде «смирно», от всей души желая счастья своему земляку.

Перевод А. Ибрагимова.

Кузлусайская мечеть

Рабочий день уже близился к концу, когда весь муниципалитет взбудоражила нежданная весть: с Мевлюдом-эфенди, одаджи начальника отдела по делам науки и техники, случился удар — отнялась правая сторона тела. Всего несколько минут назад он гордо восседал на своем стуле, и вот — на тебе! — лежит с закатившимися глазами и перекошенным ртом. Его недоброжелатели — а их тут было предостаточно — злорадствовали: так ему и надо, поделом! Злорадствовали не только простые курьеры и уборщики, но и секретари, чиновники, даже помощники начальников. Излишне говорить, что на всех физиономиях, однако, выражалось подобающее случаю соболезнование. Громкие ахи и вахи перемежались вполне деловыми предложениями: «Поднимите его», «Вызовите „скорую помощь“», «Позвоните домой», «Доложите уважаемому господину мэру!» Сутолока была как во время землетрясения. Но лишь простофили, не ведающие, что корни недуга, именуемого двуличием, уходят в самую глубь земли, вплоть до расплавленной магмы, не чувствовали злорадства, скрытого в этих ахах и вахах.

В свое время все завидовали внезапному возвышению Мевлюда-эфенди. Осуждение высказывалось сначала легкими намеками, потом открыто, во весь голос. Но что можно было поделать? Стрела вылетела из лука, ее не воротишь. Подстегивало Мевлюда-эфенди не столько его собственное честолюбие, сколько честолюбие его супруги. Продолжая оставаться одаджи начальника отдела по делам науки и техники, он в то же время возглавлял комитет по строительству мечети в Кузлусае. Пять лет тому назад он был одаджи начальника отдела здравоохранения. Уже в те времена он состоял членом комитета по строительству другой — не Кузлусайской — мечети. Должность одаджи при начальнике отдела по делам науки и техники куда влиятельнее, чем такая же должность при начальнике отдела здравоохранения. Еще большее расстояние между членом комитета и его председателем. Головокружительный взлет, не правда ли? Вполне понятно, что у Мевлюда-эфенди было столько завистников.