Избранное - [54]

как жар, в холода расцвели!

1954

День не отцвел

Как переменчива погода:

то резкий холод, то тепло;

то праздник птичьего народа,

то песня прячется в дупло…

Казалось бы, пора к отлету:

уже сентябрь в седой росе, –

так нет, не отобьешь охоту

к рябин раскинутой красе!

Срывает ветер сучья сосен,

скрипит о лете тонкий ствол.

Тех жалоб звук непереносен! –

О чем? Что жаркий день отцвел?

Но мы поэтому не станем

печалиться прохладным днем,

слезой лица не затуманим,

а вспыхнем пламенем багряным –

рябин пылающим огнем.

1953

Весенняя песнь

Пел торжественно петух,

пар курился на задворье,

звездный жар почти потух,

пел петух весны предзорье.

Шли часы такой поры:

голоса примолкли раций,

столяры за топоры

не подумывали браться.

Всех сморило по весне…

Птицы, звери, ребятишки –

все тонули в сладком сне,

головы уткнув под мышки.

Пел петух зарю не зря

мглистым утром до рассвета,

и пришла к нему заря

ярко-огненного цвета;

Вся закутана в туман,

словно в призрачной косынке,

от нее весь лес румян,

искорки в любой росинке!..

Пел торжественно петух,

эхом лес перекликался,

ранний мир сиял вокруг –

весь в лучах переливался.

1952

Снегири

Тихо-тихо сидят снегири на снегу

меж стеблей прошлогодней крапивы;

я тебе до конца описать не смогу,

как они и бедны и красивы!

Тихо-тихо клюют на крапиве зерно, –

без кормежки прожить не шутки! –

пусть крапивы зерно, хоть не сытно оно,

да хоть что-нибудь будет в желудке.

Тихо-тихо сидят на снегу снегири –

на головках бобровые шапочки;

у самца на груди отраженье зари,

скромно-серые перья на самочке.

Поскакали вприпрыжку один за другой

по своей подкрапивенской улице;

небо взмыло над ними высокой дугой,

снег последний поземкою курится.

И такая вокруг снегирей тишина,

так они никого не пугаются,

и так явен их поиск скупого зерна,

что понятно: весна надвигается!

1953

Тёх-Тёшка

1

В зимний вечер из потемок

появляется котенок:

сверху сер, а снизу бел,

очень горд и очень смел.

Называется он Тёшка,

ясноглаз, и шерсть густа,

хоть его мамаша, кошка,

совершенно без хвоста.

2

Принесли его в квартиру.

Был он робок – дрожь и страх!

Путешествовать по миру

начал он, уйдя под шкаф.

Просидевши там день целый,

к ночи вышел оробелый,

весь в пыли, глаза круглы,

стал обнюхивать углы.

Кто б сказал об этой крошке,

чем окажется она?

Кто б тогда увидел в Тёшке

игруна и прыгуна?

3

Непоседа и задира –

чашки, миски кверху дном!

От его затей квартира

прямо ходит ходуном.

Все, что двигается, вьется,

что качается, дрожит,

перепархивает, льется, –

Тёшке голову кружит.

Маятник часы качают –

надо их остановить.

Мухи в комнате летают –

надо их переловить.

4

На столы с размаху прыгал,

не удерживая пыл.

Все, что можно двигать, – двигал,

что сумел свалить, – валил.

На боку лежит кастрюля,

дребезжит, кружась, стакан,

а котенок, словно пуля,

через стулья – на диван.

Он по-всякому проказил,

непоседлив и лукав;

он по шубам ловко лазил

и выглядывал в рукав.

Он таскал зубные щетки,

он очки носил в зубах,

норовил куснуть подметки,

вис на вороте рубах.

5

Лишь с утра он просыпался,

выгнув спину, как верблюд,

он за дело принимался,

за котячий мелкий труд:

Потолкать хозяйку в локти,

сунуть голову в пакет,

поточить о мебель когти,

пошуршать среди газет.

6

Наконец поймал он мышь…

Что с ней делать? Неизвестно.

Он ведь сам еще малыш.

Съесть ее? Неинтересно!

И, наежив уши, стал

думать думу наш красавец,

а мышонок убежал,

от когтей его спасаясь.

7

Как-то ранним вечерком,

лишь зажглись в квартире лампы,

смотрим – по полу ползком

он вытягивает лапы:

То одной вперед шагнет,

то другою – и замрет…

Видя тени от ушей,

он их ловит, как мышей.

Он вперед – и тень вперед

передвинется немножко;

он замрет – и тень замрет…

В чем же дело тут, Тёх-Тёшка?

8

Но не думайте, что он

глуповат и простодушен, –

он достаточно умен

и достаточно послушен.

Он во всем весьма опрятен,

лижет шерсть со всех сторон:

на себе малейших пятен

выносить не может он.

Просто он еще дитя,

просто он еще котенок;

погодите: год спустя

превзойдет котов ученых.

Станет сказки говорить,

песни станет петь на крыше;

сможет столько натворить,

что и в книгу не упишешь.

Будет знать – ты мне поверь –

книги, музыку и пляску…

Он мне в уши и теперь

намурлыкал эту сказку.

1947

Из «Поэмы о Гоголе»

Родина

Ой, спы, дитя, без сповыття.

Украинская песня

Едут чумаки по степи,

движутся медленно;

на колесах словно цепи,

холодно, ветрено.

В Нежин соль везут из Крыма,

степь расстилается;

их котлы черны от дыма,

ночь надвигается.

На костре кулеш кипит,

булькает яростно;

коростель в степи скрипит

горестно, жалостно.

Грома дальнего раскат,

день завтра ведренный;

хитрый тянется рассказ –

за полночь, медленный.

От костра плывет жара

дремно, приманчиво.

«Хлопцы! Спать давно пора.

Сказки – приканчивай».

Петухи в степи вопят,

звезды подвинулись;

чумаки роскошно спят,

важно раскинулись.

А ночь – красота и диво,

серебряная перспектива

в парче из лунных лучей,

и тысячи запахов сладких,

таящихся в сумрака складках,

где сонно лопочет ручей.

От этих степей казацких,

от этих огней чумацких

и рос его огненный дух,

рожденный на вольной равнине,

и только в холодном камине

в последний – взвился и потух.

Петербург

Дождь сеет и сеет без шума,

туманом окутан Исакий,

как будто томит его дума

об этом предерзком писаке,

Что резво меж лужами скачет,

но все-таки ноги промочит,