Избранное - [55]

В салоне царило такое смятение, что никто даже не заметил обходного маневра иезуита, который, воспользовавшись тем, что госпожа Персюи и обе барышни — Подевен и Госселен — бросились к молодой матери, благополучно выбрался через незатворенные двери в прихожую. Там он подошел к Пикару и шепнул ему на ухо несколько слов. Слуга сначала отрицательно покачал головой, видимо отказываясь, но иезуит не отставал; он шептал что-то с самым ласковым видом, придерживая для верности лакея за бицепсы; наконец он извлек из кармана увесистый кошелек, что сломило наконец упорство его собеседника.

— За такие дела, преподобный отец, и с места слететь недолго!.. Разве что вы удовольствуетесь кабриолетиком да одной лошадкой.

Он, может быть, и удовольствовался бы, но надо ведь нестись во весь опор, чтобы настичь его королевское величество еще в Сен-Дени. Кто бы мог ждать подобного вероломства от этого толстяка короля, прикидывающегося таким добрячком? Скрыл все, и от кого же — от отца Элизе! Бросить его, когда корсиканец стоит у ворот Парижа! Стало быть, Людовик решил избавиться от его услуг? И это после всего, что сделал для него отец Элизе! Целые годы самоотречения, неустанных забот. Не говоря уже о деньгах, которые так ему до сих пор и не вернули! Да и нынче вечером, если он сидит здесь, на улице Валуа-дю-Руль, то разве не затем, чтобы услужить королю? Иначе стал бы он смотреть, как этот цирюльник режется в бульот с какими-то лавочниками, и поддерживать разговор со старой бабкой, глухой, как тетерев, и с дурехой Мари-Луизой! И все затем, чтобы подать небольшой рапорт в Павильон Флоры насчет утех нашего возлюбленного племянника… Согласитесь, тут требуется немалая доза преданности, а получаешь за все про все из казны десять тысяч франков и комнату во дворце, тогда как этот осел, Беррийский, дает своей танцовщице восемнадцать тысяч; правда, иезуиту положена еще карета и пара лошадей, но на что они ему, он ими и не пользовался никогда, вот только сегодня они действительно понадобились ему до зарезу!

V СЕН-ДЕНИ

Нынче вечером господин Бенуа, мэр города Сен-Дени, улегся спать пораньше, и не удивительно, что, когда его разбудили незадолго до полуночи, он разразился самой что ни на есть отборной бранью. Тем паче что разбудили его по распоряжению командира Национальной гвардии господина Дезобри, которого мэр терпеть не мог, хотя их связывали общие деловые интересы. Господин Дезобри был мэром города до 1811 года, и это он в прошлом году заупрямился и решил защищать «нашу крепость», как он выражался, против союзных армий. По его вине чуть не перебили всех жителей Сен-Дени. А теперь Дезобри, совместно с Бенуа владевший мельницами, весьма доходными с тех пор, как с их общего согласия там была установлена новая паровая машина английского образца, явно злорадствовал и даже велел сообщить своему преемнику-роялисту, что скоро через Сен-Дени проследует его королевское величество. Эту новость уже успели принести гарнизону Сен-Дени квартирьеры маршала Макдональда, направлявшиеся на север подготовить квартиры для постоя войск, а полковник егерей рассказал об этом лично командиру Национальной гвардии.

По-видимому, господин мэр был единственным человеком в городе, мирно улегшимся в постель. Бредя под дождем по направлению к казармам — почтовая станция помещалась рядом, — господин Бенуа только дивился такому непостижимому столпотворению. Кареты, кареты, кареты… Кофейни забиты посетителями, орущими во все горло, на улицах стоят кучками и о чем-то горячо спорят пешеходы, и повсюду немыслимое количество военных: что сей сон означает? Неужели их еще не развели по квартирам? Парижскую улицу и улицу Компуаз всю сплошь запрудили экипажи всех видов и назначений, со всех сторон прибывали все новые и новые, словно бежали не только парижане, но даже сама Нормандия двинулась на Сен-Дени.

Уличные фонари лили тусклый свет на этот хаос людей, лошадей и колес. А тут еще косой дождь, сырой и холодный, глухое беспокойство во мраке, обыватели, разбуженные непривычным грохотом, прильнувшие к щелям в ставнях… Стало быть, верно, что его королевское величество удрал из своей столицы? Проходя по плацу перед казармой, где имелся небольшой артезианский колодец, у которого поили почтовых лошадей, и маленький фонтанчик, куда ходили за водой хозяйки, мэр с неудовольствием заметил за решеткой солдат и офицеров, стоявших вперемежку. Значит, воинской дисциплины больше не существует или как это понять? Оказывается, здесь были войска, входившие в Сен-Дени по Бовэзской дороге, — пехотинцы, забрызганные грязью и измученные после долгого перехода, между тем как первые отряды королевского конвоя, въехавшие по Парижской улице на взмыленных конях, маячили у входа в казарму; кое-кто из всадников уже спешился и теперь разминал затекшие ноги. Ясно, что зеваки успели сбежаться.

Напротив казарм помещалось питейное заведение под названием «У почтальона» — там, казалось, все уже были в курсе дела. Господин Бенуа вошел, уселся и заказал себе стакан рому, сахара и горячей воды. Его и без того дурное настроение заметно ухудшилось при виде господина Дезобри, весьма демократически чокавшегося со своими гвардейцами. Явно желая насолить мэру, командир выкрикивал что-то насчет Маленького Капрала и графа Лилльского… Впрочем, трудно было понять, что он имеет в виду, провозглашая двусмысленные тосты, к великому удовольствию громко хохотавших солдат, а также посетителей за столиками и у стойки. И все это безнаказанно сойдет ему с рук: слишком тесно их связывают деловые интересы, не может же, в самом деле, мэр пойти и донести на своего компаньона! Да и кому… в данный-то момент? Сидевшие за столиками рабочие распевали крамольные песни и перекрикивались через весь зал. Сюда пришли дубильщики, распространявшие острый запах кожи, с темными от дубильных растворов ладонями; красильщики, красящие сукна для военных мундиров, которые в их глазах были не чем иным, как маскарадным одеянием; мастера финифти от Ренэ Мартена, работающие в мозаичной мастерской Мадлен; краснодеревцы Граффе, собиравшие декорации для театра; мастеровые с содовой фабрики, где впервые применялось изобретение Никола Леблана; множество обывателей, чиновники и лавочники. Женщин — ни одной, за исключением служанок.