Избранное - [278]
Бетти… Она улыбается. Ей приятно, что из всех ее имен я выбрал именно это. Почему? Да так. Раз ей это нравится…
Лейтенанты придумали себе забаву: едва начинает смеркаться, в полшестого, в шесть, они выходят на дорогу к Бишвиллеру, откуда являются сюда за молоком девушки. Наши берутся за руки и преграждают им путь. Барышни отнюдь не дичатся. Они охотно позволяют целовать себя, пока кувшины еще пусты. Мы шагаем по дороге в город, предлог найти нетрудно: у кухни всегда есть в чем-то нужда… На обратном пути мы снова встречаемся с нашими молочницами, но теперь полные кувшины препятствуют нашим шуточкам, из боязни пролить молоко девушки ставят их на землю; и поскольку тьма уже полная, некоторым парочкам случается заплутаться… У тех, кто принимает участие в развлечении регулярно, уже завелись знакомства, игра перестала быть игрой, превратясь в свидания… Но я включился в этот карнавал, в эти ночные жмурки позже других, так что выбирать не приходится, мне досталась девушка, несколько полноватая для своего возраста, она утверждает, будто ей шестнадцать, но по словам подружек — ей всего пятнадцать. Вероятно, она белокурая и розовая, с ямочками на щеках, вся кругленькая. Она говорит по-французски и велит мне называть ее Лени́. Но я сразу почувствовал, что она вся дрожит в моих объятиях, целоваться совсем не умеет, а когда я дотронулся до ее груди, заплакала. Это ребенок. Я опасаюсь этих наших игр. Она сказала: «Научите меня…», но я не смею. От нее пахнет молоком. В буквальном и переносном смысле слова. Она сказала мне: «До завтра?» Я ответил: «До завтра…», но я не приду. Я не слишком большой специалист по просвещению девиц. К тому же мне немного жаль Лени́.
Да и себя самого мне немного жаль. Если Бетти… Что она обо мне думает и думает ли? Я просто молодой француз, явившийся с армией победителей. Скажи я о своем одиночестве, вот смеху бы было. Что мне лейтенанты, тискающие девушек, которые приходят за молоком. Скажи я, что у меня нет товарищей, ни единого товарища. Война окончена, но для тех, кто вроде меня выходит из нее вот так, точно филин, ослепленный светом, это всегда тяжкие времена, dürftige Zeiten… как перевести поточнее? Вот смеху было бы, скажи я, что вожу, как в жмурках, я — слепой, который пытается на ощупь кого-то поймать во тьме… но кого? Бетти? Догадаться бы. Во всяком случае, не Лени́. Так зачем же тогда так сильно колотится сердце, откуда эта боязнь сделать во тьме ложный шаг, неверное движение, которое загубит весь мой выход? Неужто, согрешив на дороге, я отнял у себя шанс на ответную любовь?
Я уже сказал вам, что единственный, с кем тут можно поговорить, — это фельдшер. Но на что годятся поэты? Как это у Гёльдерлина… отрадней тихо уснуть мне, чем так всё без товарища жить. Ждать, но чего? И есть ли смысл в деяньях иль слове… пока герои не вырастут и не сравняются с богами… я ничего в этом не понимаю, да и зачем… Он прочел мне свою последнюю штучку, наш медик. Какой-то плач, закручивающийся вокруг себя самого, и чего ему от меня надо? В его возрасте Китс написал «Эндимиона». Разве сравнишь… От его стихотворения у меня в памяти случайно остались слова:
Слушал я его и думал: «Wozu Dichter in dürftiger Zeit?» К чему поэты во времена невзгод… или нужды… лишений… и все же одна строка в голове застряла:
потому что меня трогают эти миражи крайних лишений. Престиж… Но мне лично поэт в это жестокое время ни к чему, даже о Бетти я не могу с ним поговорить. Да и о наших прогулках с лейтенантами, впрочем, тоже: насмешек не оберешься, однажды я рискнул, так он тут же сочинил макароническое двустишье:
— Похоже на Малларме, вы не находите?
Нет, я не находил. И вообще, мне как-то неловко говорить об этом.
Возможно, неловко мне еще из-за Бетти. Я, конечно, мог бы ей рассказать об этих вечерних прогулках, посмотреть, как она отреагирует. Иногда эта мысль мелькает у меня в голове. Но только мелькает. По правде говоря, я особенно люблю бывать у Книпперле в часы, когда наконец решаются зажечь свет. Mütterchen закрывает ставни. И скрывается в кухне. Свет здесь всячески стараются приглушить. От этого кажется, будто в доме керосиновые лампы, свечи, а не электричество… Днем как-то не замечаешь, что рояль покрыт красным бархатом, он кажется скорее темно-гранатовым. При электрическом освещении бархат словно воспламеняется и бахрома с помпончиками, которая была серой, оказывается розовато-желтой. Бетти играет мне все подряд, что ни попрошу. Она поет:
а я думаю о Лени́. Может, я и есть этот wilde Knabe — мальчик-дикарь из песни. Ведь черноглазая Бетти нисколько не похожа на розочку из стихотворения Гёте.
— Бетти, а вы никогда не встречали мальчика-дикаря?
Она умолкает. Поворачивается на своем табурете, внезапно захлопывая крышку рояля.
— А вы, Пьер, — говорит она, — вы ответили бы на подобный вопрос?
Она похожа на цыганку. В конце концов, между нами ничего такого нет. И я не требую от нее исповеди. Она долго молча смотрит на меня. Потом. Ну и ну. Открывает рояль и что-то играет по памяти, что-то никак не вяжущееся с домом Книпперле. Габи Дели пела эту песню в парижском Казино в 1917 году, вернувшись из Америки, откуда она вывезла первый джаз и Гарри Пайлсера.
Роман Луи Арагона «Коммунисты» завершает авторский цикл «Реальный мир». Мы встречаем в «Коммунистах» уже знакомых нам героев Арагона: банкир Виснер из «Базельских колоколов», Арман Барбентан из «Богатых кварталов», Жан-Блез Маркадье из «Пассажиров империала», Орельен из одноименного романа. В «Коммунистах» изображен один из наиболее трагических периодов французской истории (1939–1940). На первом плане Арман Барбентан и его друзья коммунисты, люди, не теряющие присутствия духа ни при каких жизненных потрясениях, не только обличающие старый мир, но и преобразующие его. Роман «Коммунисты» — это роман социалистического реализма, политический роман большого диапазона.
В книгу вошли рассказы разных лет выдающегося французского писателя Луи Арагона (1897–1982).
В книгу вошли рассказы разных лет выдающегося французского писателя Луи Арагона (1897–1982).
Более полувека продолжался творческий путь одного из основоположников советской поэзии Павла Григорьевича Антокольского (1896–1978). Велико и разнообразно поэтическое наследие Антокольского, заслуженно снискавшего репутацию мастера поэтического слова, тонкого поэта-лирика. Заметными вехами в развитии советской поэзии стали его поэмы «Франсуа Вийон», «Сын», книги лирики «Высокое напряжение», «Четвертое измерение», «Ночной смотр», «Конец века». Антокольский был также выдающимся переводчиком французской поэзии и поэзии народов Советского Союза.
В романе всего одна мартовская неделя 1815 года, но по существу в нем полтора столетия; читателю рассказано о последующих судьбах всех исторических персонажей — Фредерика Дежоржа, участника восстания 1830 года, генерала Фавье, сражавшегося за освобождение Греции вместе с лордом Байроном, маршала Бертье, трагически метавшегося между враждующими лагерями до последнего своего часа — часа самоубийства.Сквозь «Страстную неделю» просвечивают и эпизоды истории XX века — финал первой мировой войны и знакомство юного Арагона с шахтерами Саарбрюкена, забастовки шоферов такси эпохи Народного фронта, горестное отступление французских армий перед лавиной фашистского вермахта.Эта книга не является историческим романом.
В книгу вошли рассказы разных лет выдающегося французского писателя Луи Арагона (1897–1982).
Марсель Эме (1902–1967) — один из самых замечательных французских писателей. Его произведения заставляют грустить, смеяться, восхищаться и сострадать. Разве не жаль героя его рассказа, который умел проходить сквозь любые препятствия и однажды, выбираясь из квартиры своей возлюбленной, неожиданно лишился своего дара и навсегда остался замурованным в стене? А умершего судебного пристава, пожелавшего попасть в рай, Господь отправил на землю, чтобы он постарался совершить как можно больше добрых дел и заслужить безмятежную жизнь на небесах.
«…когда мне приходится иметь дело с человеком… я всегда стремлюсь расшевелить собеседника. И как бывает радостно, если вдруг пробьется, пусть даже совсем крохотный, росток ума, пытливости. Я это делаю не из любопытства или тщеславия. Просто мне нравится будоражить, ворошить человеческие души». В этих словах одного из персонажей романа «Сын вора» — как кажется, ключ к тайне Мануэля Рохаса. Еще не разгадка — но уже подсказка, «…книга Рохаса — не только итог, но и предвестие. Она подводит итог не только художественным исканиям писателя, но в чем-то существенном и его собственной жизни; она стала значительной вехой не только в биографии Рохаса, но и в истории чилийской литературы» (З. Плавскин).
«Много лет тому назад в Нью-Йорке в одном из домов, расположенных на улице Ван Бюрен в районе между Томккинс авеню и Трууп авеню, проживал человек с прекрасной, нежной душой. Его уже нет здесь теперь. Воспоминание о нем неразрывно связано с одной трагедией и с бесчестием…».
Мохан Ракеш — классик современной литературы на языке хинди. Роман «Темные закрытые комнаты» затрагивает проблемы, стоящие перед индийской творческой интеллигенцией. Рисуя сложные судьбы своих героев, автор выводит их из «темных закрытых комнат» созерцательного отношения к жизни на путь активного служения народу.
В этот небольшой сборник известного французского романиста, поэта, мастера любовного жанра Франсиса Карко (1886–1958) включены два его произведения — достаточно известный роман «Всего лишь женщина» и не издававшееся в России с начала XX века, «прочно» забытое сочинение «Человек, которого выслеживают». В первом повествуется о неодолимой страсти юноши к служанке. При этом разница в возрасте и социальном положении, измены, ревность, всеобщее осуждение только сильнее разжигают эту страсть. Во втором романе представлена история странных взаимоотношений мужчины и женщины — убийцы и свидетельницы преступления, — которых, несмотря на испытываемый по отношению друг к другу страх и неприязнь, объединяет общая тайна и болезненное взаимное влечение.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Грозное оружие сатиры И. Эркеня обращено против социальной несправедливости, лжи и обывательского равнодушия, против моральной беспринципности. Вера в торжество гуманизма — таков общественный пафос его творчества.
Мухаммед Диб — крупнейший современный алжирский писатель, автор многих романов и новелл, получивших широкое международное признание.В романах «Кто помнит о море», «Пляска смерти», «Бог в стране варваров», «Повелитель охоты», автор затрагивает острые проблемы современной жизни как в странах, освободившихся от колониализма, так и в странах капиталистического Запада.
Веркор (настоящее имя Жан Брюллер) — знаменитый французский писатель. Его подпольно изданная повесть «Молчание моря» (1942) стала первым словом литературы французского Сопротивления.Jean Vercors. Le silence de la mer. 1942.Перевод с французского Н. Столяровой и Н. ИпполитовойРедактор О. ТельноваВеркор. Издательство «Радуга». Москва. 1990. (Серия «Мастера современной прозы»).