Избранная проза - [8]

Я не собирался разыгрывать из себя кролика. Я постучал, вошел, уселся и скрестил ноги. Лоренц, похоже, изучал какую-то рукопись и не обращал на меня внимания. Может, я должен как следует ознакомиться с обстановкой этой комнаты? И правда, над его по-военному высоко вскинутой головой я заметил на стене грамоту. Сбоку стоял книжный шкаф, где за стеклом сомкнутым строем стояли классики. На письменном столе — гипсовая копия римского бюста. В остальном безукоризненный порядок и спартанская пустота.

Я попытался оценить крепость стула, на котором он восседал, чтобы с помощью иронических наблюдений хоть как-то избежать неловкости. Сам я сидел на некоем подобии табуретки и откинуться назад не мог.

Наконец Лоренц поднял взгляд от рукописи. Посмотрел на меня так, словно впервые видел, и с места в карьер напустился на меня за мою показную небрежность.

Слышал ли я что-нибудь о конференции, где обсуждался репертуарный план? Известны ли мне постановления руководства? Принял ли я к сведению, что заведующий литчастью уже завтра начинает курс лечения, а он, Лоренц, будет все это время замещать его? Можно ли ожидать от меня идей касательно изготовления (он так и выразился: «изготовления») веселой комедии для следующего сезона? Может ли он рассчитывать на меня, если понадобится принять самые срочные меры?

От растерянности я то согласно кивал, то отрицательно качал головой, вероятно, всякий раз невпопад. Я невольно вытянул ноги и таким образом принял позу почти раболепного внимания, которая потом преследовала меня и в кошмарных снах, заставляя среди ночи просыпаться в холодном поту от стыда. Лоренц между тем, ничего не замечая, предпринимал одну атаку за другой. Но я решил: пусть до него наконец дойдет, кто на конференции сидел рядом с ним, пусть узнает, что меня не привлекли к разработке решений руководства, что на любое мое предложение смотрят как на честно выполненное домашнее задание школьника, что если со мной и считались хоть сколько-нибудь, так это потому, что я исполнял все указания.

— Вот тут у меня, — продолжал он скрипучим голосом, — рукопись, присланная в конце пятидесятых годов одним сельским учителем. Сцены из деревенской жизни, написанные для конкурса, в свое время объявленного нашим театром, чтобы воплотить на подмостках жизнь наших современников. Результаты, возможно, вам известны. Если в театре о чем еще и говорят, то только о пьесе «Маленькие люди — великие люди», вошедшей в историю театра и ставшей, без сомнения, полезнейшим пособием для высшей школы. Выбор тогда пал на эту работу, потому что здесь мы могли рассчитывать на публику из индустриальных районов, сосредоточенных вокруг нашего города. Но сцены из деревенской жизни были не менее интересны. Крупные конфликты, так сказать, с комической стороны… Я всегда сожалел, что пришлось оставить эту вещь без внимания…

И тут я вспомнил: один из наших доцентов и в самом деле упоминал эту пьесу. Как пример тихой формы театрального скандала, весьма обычного для того времени. И хотя в газетах ее расхваливали на все лады, ни один театр в республике так и не решился ее поставить. И она канула в небытие, когда все возможности привлечь людей в театр путем принудительного всучивания абонементов были исчерпаны. И мне вдруг стало страшно от сознания, что напротив меня сидит человек, который видит все это совсем иными глазами. Он с неистовым упорством держится за им самим сфабрикованную легенду и старается использовать первую представившуюся возможность, чтобы опять взять старт с того места, где он в свое время, если взглянуть трезво, потерпел крах. Трудящиеся требуют веселых современных пьес. Отлично, значит, надо их организовать!

— Я, — продолжал Лоренц, не обращая внимания на мои поджатые губы, — направил этому учителю телеграмму и назначил с ним встречу. То, что он тогда написал, конечно, несколько устарело, но тот, кто обладал даром видеть самое насущное, — тот и с годами не утрачивает способности к сценическому воплощению своих идей. Вдобавок мы спокойно можем исходить из того, что жизнь на селе нынче больше поставляет материала для комедии, чем раньше. Вероятно, у этого учителя все ящики завалены рукописями.

Он говорил, не обращая внимания на полное отсутствие какой-либо реакции с моей стороны, упомянул о том, что, возможно, учитель начнет ломаться или же он очень занят, однако, ввиду серьезности ситуации, на которую настоятельно указывал даже секретарь окружного комитета партии, нельзя дать ему увильнуть, вернее, необходимо безотлагательно добиться встречи с ним, даже если он не ответит на телеграмму.

Я слушал его слова и не слышал их. Во мне росло какое-то нехорошее чувство, вероятно бравшее начало из расхожих формулировок, что туманом обволакивали мой рассудок; я позабыл о том, как я сижу, я не мог ни реагировать, ни думать, я утратил волю под взглядом этого чудовищно целеустремленного человека, который в противоположность мне научился отметать любые сомнения, чтобы сохранить способность к маневрированию… И сейчас этот человек даст мне задание, в бессмысленности которого я твердо убежден, но за которое я тем не менее возьмусь. Ибо он наделен властью. Имеет право давать указания. Парень в кроссовках достиг непредвиденных результатов.