Изборник - [94]
Но некоторое время спустя царь Филипп, будучи с Олимпиадой, сказал ей: «Обманула ты меня, жена: не от бога зачала, а от кого-то другого. И попадешь ты в мои руки!» Узнал об этом Нектонав, и когда в палате был пышный пир, и все веселились с царем Филиппом, празднуя его возвращение, и только сам Филипп был грустен, потому что застал беременной жену свою Олимпиаду, вот тогда и обратился Нектонав в огромного дракона, появился посреди палаты и засвистал так страшно, что дом до основания затрясся. Увидев дракона, повскакивали в ужасе пировавшие с царем. Но Олимпиада, узнав жениха своего, простерла ему навстречу правую руку. И поднялся дракон, и прополз сквозь толпу, и вполз на колени к Олимпиаде и поцеловал ее. Так перед всеми показал дракон свою любовь. А пока Филипп в страхе и изумлении взирал на них, обратился дракон в орла, взлетел и исчез. Лишь тогда и поднялся крик. А Филипп, придя в себя от страха, сказал: «Жена! Это знамение твоей печали: видел я бога, помогающего тебе в беде. Но не знаю, что это за бог: он явился нам в образе и Амона, и Аполлона, и Асклепия». Олимпиада же отвечала ему: «Явился мне тот, кто тогда сошелся со мной; это и есть ливийский бог Амон». Филипп же, узнав об этом, стал гордиться, что будет называться божественным потомство, которое родится у его жены.
Не по колице же днии сѣдящю Филипу негдѣ на царьскомъ мѣсте, множество различных птиць кръмяхуся ходяще. И безъ запа текши птица на лоно Филипа царя, снесе яицо. И свалився съ лона его, паде на земли и разбися. От него же въскочи малъ змииць, и много ходивъ около яица, пакы искаше дну внити, отнюду же изиде. И вложь главу въ яице и умре. Смяте же ся Филиппъ царь и призва Антифонта некоего, сказателя знамению, и исповѣда ему бывшее. Сказатель же знамению дохновениемъ божиимъ рече къ нему: «Царю! будеть ти сынъ, иже обыидеть весь миръ, покоряя всѣхъ своею силою, и възвращая же ся въ свое царство малолѣтенъ умреть. Змии убо царьскыи образъ есть, яице же подобно миру, от него же изыде змии. Обходить убо весь миръ и хотяи внити, отнюду же изыде, не доиде, но умре». Антифонъ же сказа знамение и, даръ въземъ, от царя Филипа отиде.
Несколько дней спустя сидел Филипп на своем царском месте, а вокруг бродило, кормясь, множество различных птиц. И внезапно взлетела птица на колени к царю Филиппу и снесла яйцо. И скатилось оно с колен на землю и разбилось. Из яйца же выполз маленький змееныш и несколько раз прополз вокруг яйца, снова пытаясь забраться туда, откуда вышел. И вложил голову в яйцо и умер. Встревожился царь Филипп и призвал к себе некоего Антифона, толкователя знамений, и рассказал ему о случившемся. И по божественному вдохновению возвестил ему толкователь знамений: «Царь! Будет у тебя сын, который обойдет весь мир, всех покоряя своей силой, и, возвращаясь в царство свое, умрет молодым. Ибо змея — символ царя, яйцо же, откуда выползла она, подобно миру. Обойдет весь мир и, стремясь возвратиться туда, откуда вышел, умрет, не достигнув того места». Истолковал знамение Антифон и, получив награду, покинул царя Филиппа.
И скончавшюся времени родити Олумпиадѣ, сѣдши на столѣ, на нем же раждають жены, начя болѣти. Пристоя же Нектонавъ, и премѣривъ небесная течения тешаше ю́, да бы ся не потщала на рожение, и склонивъ мирскыя стухия влъхвованиа силою, пытааше настоящаа и рече къ неи: «Жено, въздержися, да побѣдиши настоящаа естеству. Аще бо нынѣ родиши, работяга и планеника родиши». Пакы же женѣ въ болѣзни мятущися и уже не могуща потръпѣти от великыя болѣзни, Нектонавъ же рече: «Жено, потръпи мало: аще бо нынѣ родиши, галинъ будетъ, нищь раждаяися». И нѣкыя притча и добраа словеса Нектонавъ угѣшаа, учаше Алумпиаду. Тотъ свое влъхвование творя, не дадяше женѣ родити. Пакы же съглядавъ небеснаа течениа и мирскаа стухия, и видевъ всего мира посреди небеси суща, и светлость нѣкую узрѣвъ, яко слънъцю посреди небеси суща, и рече къ Алумпиадѣ: «Уже пусти гласъ къ рожению своему». И самъ же повелѣ ей, да родить, и рече еи: «Царя родиши мирудръжца нынѣ». Алумпиа же, болми възпивши, и роди отроча съ доброю чястию. Отрочати же падшю на земли, быша громи велици и блискании млъниа, яко всему миру подвизатися.
И когда настало время родов Олимпиады, начала мучиться она, сев на скамье, где рожают женщины. А бывший подле нее Нектонав, рассчитав движение звезд небесных, уговаривал ее, чтобы не спешила родить, и, подчинив волшебной силой земные стихии, узнал, что ждет ее, и сказал: «Женщина! Крепись, совладай с природой своей: если сейчас родишь, то родишь раба и пленника». Снова металась женщина от боли и уже была не в силах терпеть страдания, но Нектонав сказал: «Женщина, потерпи немного: если сейчас родишь, то родишь ничтожного человека и нищего». И, утешая притчами и ласковыми словами, наставлял он Олимпиаду. И волхвовал, не давая ей родить. И, снова воззрев на движение звезд и на состояние земных стихий и увидев, что над миром, посреди небосвода, разлилось какое-то сияние, словно солнце было в зените, крикнул Олимпиаде: «Пора, воззови к чаду своему!» И сам повелел ей, чтобы родила, и сказал: «Вот теперь родишь царя и властителя мира». Олимпиада же, громко вскрикнув, родила отрока счастливой судьбы. И едва коснулся он земли, как загремели могучие раскаты грома и заблистали молнии, так что весь мир содрогнулся.
