Из жизни кукол - [92]

— В детстве я думал, что человек — это тот, кто умеет сдерживать свои порывы. — Свен-Улоф Понтен повернулся к девушке на пассажирском сиденье. — Как объезженная лошадь сдерживает желание бежать свободно.

Девушка застенчиво улыбнулась, и он сменил полосу. Руль казался слишком тугим, да и все в машине было как-то неправильно. Свен-Улоф ненавидел водить маленький “ниссан” Осы.

— Быть человеком значит никогда не лгать, — продолжил он, — и во времена моего детства это требование было краеугольным камнем в представлении о том, что значит быть человеком по-настоящему. — Он сделал паузу и прибавил: — Представление… Слышишь, как глупо звучит?

Она, все еще улыбаясь, пожала плечами.

— Ja ne ponimaju…

Он не помнил, как ее зовут и из какой бывшей советской республики она приехала. Но знал, что она ни слова не понимает по-шведски, и именно поэтому с ней так хорошо говорить.

Она прибыла в Стокгольм на рижском пароме несколько дней назад — восемнадцать лет и, если не считать плохих зубов, довольно миловидная. Девушка страдала чем-то венерическим, и Свену-Улофу предстояло свозить ее к врачу по одному адресу в южном пригороде. Взамен она окажет ему услугу, и Свен-Улоф надеялся, что девушка не врала насчет того, что болезнь не передается оральным путем.

— Знаешь, что я делал на прошлой неделе? — Свен-Улоф снова посмотрел на нее.

Девушка склонила голову набок и отвела от лица темный завиток.

— I speak English, you know. Want to speak English?[75]

— Нет. Так лучше.

Снег тихо падал на дорожное полотно, когда Свен-Улоф проезжал Вестербрун. Мерцающие сумерки, одноцветные, за исключением красных точек с булавочную головку — габаритных огней едущей впереди машины.

— За восемь дней я выбросил на таких, как ты, сорок пять тысяч, — продолжал Свен-Улоф. — Оса думает, что я на работе, а на работе думают, что я лежу дома с ротавирусом.

Он усмехнулся, погладил ее по ляжке, включил поворотник и, прежде чем сменить полосу, бросил взгляд в зеркало заднего вида. Сзади полицейская машина. В горле вдруг пересохло.

Свен-Улоф вцепился в руль и немного сбросил скорость.

— Это ваша вина, понимаешь? Таких, как ты, — сказал он.

Девушка снова пожала плечами и отвернулась.

Но ему было абсолютно неважно, понимает ли она хоть слово из его речей.

Нужно выговориться. А с кем еще ему поговорить?

Свен-Улоф снова посмотрел в зеркало заднего вида. Полицейская машина так и держалась за ними; там, где Вестербрун переходит в Лонгхольмсгатан, в сторону Хорнстулла, он помигал правым поворотником и свернул на улицу поуже.

Полицейская машина проехала прямо; Свен-Улоф развернулся и снова выехал на Лонгхольмсгатан. Но легче ему не стало. Скорее наоборот.

— Послушай меня. — Он похлопал девушку по плечу. — Это важно, понимаешь?

— Da?

Девушка взглянула на него с беспокойством.

— Just listen, okay? Просто выслушай…

Девушка облизала губы. Рот у нее не закрывался как следует, и, если она не сжимала губы, зубы оставались видны.

Проезжая на восток по Хорнсгатан, Свен-Улоф продолжал говорить с девушкой по-шведски, рассказывать, как провел последнюю неделю: мастурбировал, трахался, бесцельно колесил на машине, заезжал домой в Стоксунд, чтобы, как обычно, пообедать с Осой, снова уезжал на машине, снимал еще какую-нибудь девушку, трахался, мастурбировал и снова мастурбировал.

Какое чувство освобождения — рассказывать, пусть даже девушка не понимает ни слова.

Она смотрела на него, рот полуоткрыт.

— Я в смятении. — Свен-Улоф хотел рассмеяться, но у него вышло только хриплое карканье.

Поворачивая возле Синкенсдамм на Рингвэген, он почувствовал, что щекам горячо, и понял, что плачет. Девушка погладила его по руке, сжимавшей рычаг коробки передач:

— Don’t cry. Keep talk. I listen.[76]

— Спасибо, — сказал Свен-Улоф и стал рассказывать о своем детстве, проведенном в емтландском Витваттнете.

С трудом подыскивая слова, он рассказал о приходе, потом об отце с матерью.

Через несколько минут он подумал: достаточно.

— Старейшины были бы довольны, — завершил он.

Снегопад еще усилился, и, когда они подъезжали к Сканстуллу, машины еле ползли. Девушка слушала, а может, и не слушала. Но вдруг она каким-то образом все же что-то поняла, подумал Свен-Улоф и остановился на Рингене на красный свет.

По ту сторону лобового стекла мерцал черно-белый мир; повыше, по диагонали, светился красным светофор. Свен-Улоф молча собрался, дождался, когда загорится желтый, а потом зеленый.

— Ты, может быть, думаешь, что я такой потому, что вырос в религиозной семье, — заговорил он; за ними засигналила какая-то машина. — Но тут ты ошибаешься. Если что и искорежило мою сексуальность, то это не Бог и не родители. Злым оказался мир без Бога, мир, который заставил меня усомниться в Его существовании.

Послышались еще гудки, но Свен-Улоф дождался, когда снова загорится желтый, а потом красный.

И тогда он тронул машину с места. Наискось пересек правую полосу, въехал на Сканстулльсбрун, по направлению к Гулльмарсплан.

— На несколько лет я потерял Бога, — продолжил он. — И снова обрел, уже став взрослым. Мне помогала Оса, но потом оказалось, что ее вера недостаточно крепка. Осе следовало лучше поддерживать меня.