Из «Записок Желтоплюша» - [15]

— Ради бога, — говорила в таких случаях миледи со слезами на глазах, — ради бога, успокойтесь, мистер Дьюсэйс. А вы, мсье Делорж, простите его, умоляю вас. Мы все так любим, так уважаем вас обоих, что ради покоя в доме и вашего собственного вы не должны ссориться.

В тот день ссора началась, когда шли обедать, а разыгралась уже за столом. Как сейчас, помню глаза бедняги Делоржа, когда миледи сказала: «Вас обоих». Он уставился на нее, покраснел, побледнел, обвел всех безумным взглядом и, подойдя к хозяину, так пожал ему руку, точно хотел ее оторвать. Мистер Дьюсэйс поклонился, усмехнулся и с важностью отошел; мисс простонала: «О-о!» — и посмотрела на него — так бы, кажется, и задушила его в объятиях; а французик сел за стол счастливый и чуть не плакал! Он решил, что вдова объяснилась ему в любви и готова за него идти; так подумал и Дьюсэйс; он взглянул на нее с горечью и презрением, а потом заговорил с мисс Матильдой.

Вот поди ж ты: сам не захотел жениться на леди Гриффон, а взбесился — зачем думает идти за другого! Прямо в ярость пришел, когда она вроде как бы призналась в своей склонности к французу.

А мой опыт жизни вот чему меня научил: если мошенника хорошенько разозлить, он уж не мошенник. Потому что тут он сразу себя обнаружит, каков он есть. Наступи ему на ногу — и увидишь чертово копыто. Так, по крайней мере, бывает с молодым мошенником — потому что много надо хладнокровия и большую практику, чтобы отучиться показывать свою злость и скалить зубы. Старый Крэбс — тот сумел бы. Тот как в анекдоте про одного вельможу, что рассказывал герцог Веллингтон (я тогда как раз стоял за стулом его светлости); дай ему пинка сзади — спереди никто не заметит, он все будет улыбаться. Ну, а молодой хозяин этой науки еще не превзошел, и когда злился, то скрыть этого не умел. И еще надо заметить (замечание весьма глубокомысленное для лакея, но ведь и у нас есть глаза, хоть мы и носим плюшевые панталоны) — еще надо заметить, что мошенника куда легче разозлить, чем иного: честный человек уступает другим, мошенник же — никогда; честный человек любит других, а мошенник — одного себя; чуть что не по нем, он уж и бесится. Игрок, шулер, распутник — откуда тут взяться добродушию и терпению?

Итак, хозяин мой разозлился; а разозлившись, он бывал таким лютым зверем, что не приведи бог.

Миледи только того и надо было: ведь до тех пор, сколько она ни старалась поссорить его с французом, она сумела добиться только, что они друг друга возненавидели, но до драки дело не доходило.

Дьюсэйс, как видно, не разгадал ее игру; так умно она ее вела, что в их постоянных стычках оказывалась вроде как бы ни при чем; напротив, она их вечно мирила, — так и на этот раз, в столовой. А они, хоть и рычали друг на друга, но драться им было неохота. И вот почему. Оба они, как принято в светском обществе, проводили утро за бильярдом, фехтованием, верховой ездой, пистолетной стрельбой и другой подобной полезной работой. На бильярде хозяин всегда брал верх (и немало денег выиграл у француза, но это к делу не относится или, по-французски, «антр ну»); в стрельбе хозяин выбивал из десяти очков восемь, а Делорж — семь; зато когда фехтовали, француз мог проткнуть достопочтенному Элджернону хоть все пуговицы на жилете. Обоим случалось драться на дуэлях; у французов так уж положено, а хозяину приходилось по роду занятий, так что, зная один другого за людей храбрых и способных за тридцать ярдов всадить сто пуль в шляпу, они не имели большой охоты подставлять для этого собственные шляпы, да еще на собственной голове. Вот они и не давали себе воли, а только скалились друг на друга.

Но в тот день Дьюсэйс был мрачнее тучи; а когда на него находило, он не боялся самого черта. Он отвернулся от француза, когда тот на радостях жал ему руку и, кажется, полез бы обниматься с медведицей, до того был доволен. А хозяин бледнел и хмурился; усевшись за стол, он только фыркал в ответ на все угождения мисс Матильды, клял то суп, то вино, то нас, лакеев, и ругался, как солдат; а разве это к лицу благородному отпрыску британского пэра?

— Позвольте, миледи, — говорит он и отрезает крылышко цыпленка под бешамелью, — позвольте вашу тарелку.

— Благодарю вас, я попрошу об этом мсье Делоржа. — И поворачивается к тому с самой обольстительной улыбкой.

— Как это вам вдруг полюбились его услуги! А прежде вы предпочитали мои.

— О, вы, конечно, весьма искусны, но сейчас, с вашего позволения, мне хочется чего-нибудь попроще.

А француз рад стараться; так рад, что разбрызгал подливку. Попало и хозяину на щеку, а потом потекло по воротничку и по белоснежной жилетке.

— Черт вас возьми, Делорж! — говорит он. — Это вы нарочно. — Швыряет нож и вилку, опрокидывает бокал прямо на колени мисс Гриффон, и та с испугу едва не плачет.

А миледи громко и весело смеется, словно все это очень забавно. И Делорж туда же — хихикает.

— Pardong, — говорит, — meal pardong, mong share munseer[21].

Извиняется, а видно, что готов повторить все сначала.

Французик прямо себя не помнил от радости: наконец-то и он вышел в герои; в кои-то веки посмеялись не над ним, а над его соперником. И он до того разошелся, что на английском языке предложил миледи вина.