Из-за девчонки - [29]
Через секунду на сцену, как горох, высыпят сорок мальчиков в красных рубашоночках и сорок девочек в матрешкиных сарафанах и начнут ногами выделывать всякие кренделя, а публика, особенно учителя и родители, будет млеть от удовольствия…
А вот и знакомые имена.
«Выступает ученица восьмого „А“ класса Светлана Зарецкая! Чайковский! „Времена года“…»
«Играй, Светик, не стыдись. Представляю, как быстро и красиво, глаз не оторвешь, твои пальчики сейчас бегают по клавишам. Тянешь белую шею, заглядывая в ноты. Но тебе бы на пюпитр не ноты, а портрет Валерочки поставить – вот бы ты заиграла!.. Только зря ты, Светка, стараешься. Там все глухо, не достучишься до него. Нам с тобой одинаково не повезло. Ни тебе, ни мне не расклепать эту железную парочку».
… Фестиваль шел как по маслу. Ни один из номеров не сорвался. После каждого выступления, как положено, раздавались хотя и жидкие, но аплодисменты. Наталья Георгиевна и приданные ей в помощь учителя были довольны.
Часа через два был объявлен перерыв. Все ринулись к выходу. Но тех, кто был занят в следующих номерах, Наталья Георгиевна остановила, попросила их еще порепетировать.
В перерыв школа загудела, застонала от топота сотен ног по лестничным ступенькам. Любители быстрой езды, повертев головами и не заметив поблизости никого из учителей, со счастливым видом съезжали по перилам. Буфеты были развернуты на всех этажах. Первоклассники, успевая туркать друг друга, восхищенно и неторопливо слизывали с палочек мороженое. Ученики постарше солидно потягивали пепси-колу…
– Почему молчит наше радио? – удивилась Наталья Георгиевна. – Кто-нибудь сбегайте, узнайте у Рублёва, в чем дело…
Она выжидательно посмотрела на Валерия Коробкина, занятого в сцене из «Недоросля» в роли Стародума.
– Как в них сбегаешь? – Красный от натуги, он яростно вгонял ноги в тесные для него ботфорты. – Дали на два размера меньше моего!..
– Извини, я думала, твое благородство распространяется и на нас, учителей…
– Я схожу, – вызвалась Катя – госпожа Простакова.
Она постучала в дверь радиоузла. Никто ей не ответил. Вошла и увидела: уронив голову на подоконник, Рублёв пригрелся у радиатора и уснул. От скрипа дверей он проснулся. Поднял голову, дикими глазами уставился на Катю, не понимая, видит ее во сне или наяву.
– Наталья Георгиевна просила узнать, почему ты не начинаешь передачу.
Со всей наивностью только что проснувшегося он спросил:
– А что? Уже п-перерыв?
Ее неожиданное появление вышибло у него из памяти весь текст композиции. И, как назло, куда-то затерялась одна из приготовленных кассет.
– А я слушал, слушал эту тягомотину, – хмуро оправдывался он, роясь на столе, – и задремал…
– Тебе ничего не понравилось?
– Все это уже было, – небрежно махнул он рукой и чуть не опрокинул микрофон. – В п-прошлом году, позапрошлом, позапозапрошлом… Только название новое: фестиваль искусств!..
– Это Наталья Георгиевна придумала.
– Ну и что она доказала?… Что фантазии у нее столько же, сколько у Ольги Михайловны…
– А почему ты промолчал? Ты же в классе отвечал за подготовку.
– Да, я т-тоже маху дал. За характеристику, обормот, испугался… – Он отбросил рукой текст композиции. – Чтоб я когда-нибудь еще связывался с этим!..
– Злой ты какой… И вид у тебя нехороший. Ты что, все каникулы болел? Тебя нигде не было видно…
Колюня резко встал, подошел к окну и вцепился в ручку рамы.
– Болел, – не оборачиваясь, с кривой усмешечкой ответил он. – Не п-помню точно, как про такую болезнь в одной песне поется… Короче, я болел тобой…
– Ты меня ненавидел?
– Думай, что говоришь!.. Я жить без т-тебя не могу!
Она покачала головой.
– Ты неправду говоришь…
Он, что было сил, дернул за ручку. Окно с треском распахнулось. В лицо ударил знакомый ему пьянящий холод высоты.
– А если я сейчас… т-тогда поверишь?!
Она оттолкнула его в сторону и захлопнула окно.
– Начинай передачу! – приказала. – Кому говорю?!
Колюня покорно сел у микрофона.
– Дурачок ненормальный! – сказала она ему в спину и, заплакав, закрыла лицо руками.
В этот момент с грохотом, словно от ударной волны взрыва, распахнулась дверь. В радиоузел ворвался Коробкин. Он щелкнул выключателем микрофона и крикнул Рублёву:
– Совсем рехнулся?
– Я тебя не п-понимаю, – спокойно ответил Колюня и встал, готовый к драке.
– Микрофон был включен! – на крике же объяснил ему Валерий, что произошло. – Все было слышно, о чем вы тут… беседовали…
– Во всей школе?! – помертвела от испуга Катя.
– Во всей школе… – подтвердил Валерий. Он смерил Колюню уничтожающим взглядом, взял Малышеву за руку и на выходе сказал: – Я сколько раз предупреждал: доведет тебя твой язык!..
Как только они ушли, Колюня запер дверь на ключ. Что делать дальше, он не знал. В радиоузел кто-то стучал, торкался – он не подавал голоса. Руки у него стали ледяными и дрожали, как у дряхлого старика. Хорошо, чтобы все это было кошмарным сном. Но это был не сон, и поправить это уже никак было нельзя…
Он изгрыз все ногти, думая, как выйти на улицу незамеченным. Что будет потом, это его не интересовало. Лишь бы сейчас пройти и никого не встретить. Потянулся к ключу, чтобы открыть дверь, как вдруг в нее кто-то постучал.
