Из яйца - [7]

— Алеша, открой, пожалуйста.

Комната Алексея. Он по-прежнему сидит, прислонившись к стене.

От голоса Матери /а может, от Старухиного крика/ Зоя проснулась и уже курит.

— Алеша, прошу, открой мне, пожалуйста. /Мать./

— Она что, всегда такая вежливая? — спрашивает Зоя и говорит громко: — Вы понимаете, он некоторым образом занят.

— Алеша!.. Открой сейчас же.

— Зачем, мама?

— Я хочу поговорить с твоей девкой.

Зоя спокойно затягивается, словно не может делать два дела сразу, а потом уже отвечает:

— Хотите свечку подержать?.. Соскучились?

— Алеша, я предупреждала тебя. Чтобы ноги ее не было в моем доме.

— Ах, твой недотрога-кобелек… Что же ты спрятался мальчик? Твою даму обижают.

Зоя в своей стихии. Ей было утром не по себе с Алексеем. Она не знала, куда себя деть. Приход Матери — это выход для нее. И мы это понимаем.

— Алексей!.. Открой сейчас же!

— Я сама открою… Вот только докурю и одену портки… Язык твой поганый укорочу.

Мать начинает стучать в дверь сильней.

Алексей сидит, прижавшись к стене:

— Мама.

Зоя одевается, с сигаретой во рту.

Зоя, одетая, с сумкой через плечо, отпирает дверь. За дверью Мать… Зоя с силой обеими руками толкает ее в плечи. Та отлетает.

Алексей сидит все так же на постели. Он неподвижен, глаза сумасшедшие. Он — в коме. Этакой своеобразной… Мелко трясутся руки. Это даже не трясение — конвульсивное мелкое подергивание мышц, когда ими перестают управлять, вернее, управляют, но без всякого смысла.

Коридор. Вернее, что-то типа маленького холла, перед дверью Алексея. В холле Зоя и Мать. Мать от толчка упала — села на пол. Уже встает… В холл выходят два прохода. В одном, взявшись за руки, стоят дети. Они, как два ангелочка, в длинных ночных рубашках. На их лицах ничего, кроме жадного детского любопытства, некого азартного чувства… Готовности познавать мир во всех его проявлениях.

В другом проходе — Старуха… Она уже оклемалась. И стоит — в одной руке у нее веник, в другой — совок… Ни ее фигура, ни лицо ничего не выражают.

Мать поднимается, отряхивает платье сзади. Не обращая на Зою внимания… Та сначала настороженно, а потом с облегчением улыбается.

— Ну вот, дорогуша, мы и разобрались, — говорит Зоя. — Забирай своего придурка… Если хочешь.

Мать среди медленности своих движений, признавшей поражение женщины, вдруг резко, по-мужски профессионально, сильно бьет Зою в лицо. Это какой-то хук или еще что, хорошо поставленный удар. Это не толчок, поэтому Зоя остается на ногах, но оглушена. Мать бьет ее еще и еще… Потом бьет ее в живот — Зоя падает.

Все это молча.

Зоя лежит… Мать начинает бить ее ногами, обутыми в тапочки. Один тапочек слетает с ноги и, высоко подпрыгнув, шлепается на пол.

— Здорово! — соглашается Паша.

— Маме здорово достанется, — говорит Алина. Не отрывая взгляда от сцены. Она лишь констатирует факт. Ни жестокости, ни жалости и в помине в ней нет.

Мать бьет Зою ногами. Пятками… Удары не сильные, но в них остервенение, сродни женской истерике.

Алексей на постели. Он по-прежнему сидит в той же позе, и не видит, что происходит в коридоре. По-прежнему — кома… Но это странная кома. Все происходящее в холле как бы впитывается в него. Он — как антенна, до последней капли принимает в себя все, что происходит там…

Лицо Алексея.

Какие-то хриплые чмокающие нечеловеческие звуки, и не то писки, не то стоны в стороне, — звуки борьбы.

Что-то появляется в Алексее. Кроме комы. Что-то внутри появляется, какой-то нарыв, содрогание. Одновременно с внешним спокойствием. И если только что он устремлялся в себя, то теперь наоборот, что-то в нем просится наружу, это мука, похожая на роды. По крайней мере, так же больно.

Какие-то рвотные движения. Их начало, — изнутри накатывает, накатывает. Он борется с ними, — еще весь в себе. Он поглощен этой борьбой с самим собой… И неизвестно, кто победил… Но что-то решилось.

Капелька крови появляется в уголке губы. Еще одна, еще — они возникают, красные, объемные — как результат, как итог свершившейся борьбы. Их становится больше, — и вот уже две тоненьких струйки стекают по подбородку… Но это не смерть.

Мать уже не бьет Зою. Та стоит на коленях и покачивает головой, приходя в себя.

Старуха привычно начинает подметать… Мать говорит детям:

— Марш одеваться, умываться и завтракать… Через час занятия… Ну, что стоите?

Дети по-прежнему стоят, взявшись за руки.

— Вы плохо слышали?.. Я вкладываю в вас душу, леплю из вас людей. Надеюсь, вы сделаете мне подарок. Какая-то благодарность от вас будет?

— Я сделаю вам подарок, — говорит Алина, — Принесу вам завтра полный стакан крови.

В ее голосе месть. И упрямство загнанного в угол зверька. И — предчувствие торжества.

Видно, — Матери становится не по себе от ее слов.

Освещенный солнцем паркет коридора. Словно разогретый песок пустыни. Прозрачная пыль стелется над ним, вспыхивая в ярких лучах… Босые ноги Алексея на нем. Шаг пустынника тяжел, нет конца его бесконечному пути.

День. Кухня… Заказчица пьет кофе и курит. Она удобно сидит на стуле и никуда не торопится. Перед ней на стульях стоят два зеркала в рамках. Они тонированные, одно в розовом отсвете, другое в голубом.

Алексей напротив.