Из воспоминаний жандарма - [78]

Результатом объяснения моего с статс-секретарем фон-Плеве было оставление мною службы, и я подал в отставку 1 июня 1903 года, оставил службу 13 октября 1903 г., а министр фон-Плеве был убит 15 июля 1904 года.

В 1902 году определились окончательно планы Зубатова по рабочему вопросу, одобренные в принципе министром фон-Плеве, и решено было организовать рабочих по этому плану по всей России с политическими программами и не только проповедывать, но и приводить их в исполнение внезаконным путем, нелегальным порядком. То, что делалось в Москве Зубатовым и в других городах России агентами Зубатова же, шло в разрез с законом о личном найме с уставом о промышленности и с уставами о предупреждении и пресечении преступлений, что и породило безусловно все беспорядки, стачки, забастовки в южных городах России и в особенности в Киеве, Одессе, Николаеве, Харькове, Баку и др.

Учрежденному «Обществу взаимного вспомоществования рабочих по механическому производству» было отпущено несколько десятков тысяч рублей от казны в виде поощрения и воспособления и, хотя в уставе этого общества и указывается, что оно имеет целью выдавать пособия членам во время безработицы, но Зубатов и К° толковали рабочим, что под этим словом следует разуметь только забастовки, и что деньги с этой целью и отпущены, к каковым забастовкам свободно и легко агитаторы вели рабочих.

Несомненно то, что поворот министра фон-Плеве против меня последовал через Зубатова, которому фон-Плеве передал рассказ мой об его действиях по розыску, имея от меня представленные министру подлинные прокламации к рабочим, отпечатанные в зубатовских типографиях, от чего вероятно Зубатов отрекся, доложив дело в извращенном виде, чему министр фон-Плеве поверил, а затем и вверился в его правительственную деятельность, в чем жестоко ошибся, изгнав впоследствии его от себя, удалив из С.-Петербурга под надзор полиции, но уже было поздно, ибо зубатовщина пустила в рабочую среду глубокие корни зла с противоправительственным направлением во всем, а уж пособники Зубатова вели агитацию среди рабочих самыми бесцеремонными приемами и способами, дойдя до пределов устройства организаций, союзов и сходок на виду и глазах полиции и начальников жандармских управлений, имея за собою Зубатова и защиту департамента полиции, который был безусловно порабощен Зубатовым, видя в лице его спасителя России, министра и самого департамента полиции.

После доложенного мною министру о действиях Зубатова, подтвержденного мною фактическими доказательствами врученных прокламаций, я приобрел в личности Зубатова злейшего и непримиримейшего врага одного из всех начальников жандармских управлений, решившегося доложить министру, потому что возлагавшиеся на меня дела по югу и западу России несомненно верно и безошибочно ознакомили меня с делом ведения розысками департамента полиции, имевшими преступный провокаторский характер.

До чего дошла злоба Зубатова на меня, что он, безусловно он печатал в революционных изданиях, за границей издающихся и распространяющихся в массах в пределах России, о моих служебных неспособностях, о том, что я ведаю в Киеве делами тайного разврата и с утра до ночи неразрывно беседую с Бахусом, богом растительной силы в природе, особенно вина, что пьянствую с утра до вечера. Против подобных обвинений нет оправданий и оправдываться унизительно, но не могу не сказать того, что прочтение подчиненными мне чинами статьи в упомянутых изданиях возбуждало смех, а революционеры всегда обходили г. Киев, боясь быть в нем обнаруженными и задержанными. Наконец, на неспособного начальника жандармского отделения, предававшегося пьянству, не возлагали бы из года в год дел для производства, выходивших из ряда обыкновенных.

С моей стороны подобные обвинения возбуждали презрение, но однако же наговоры на меня Зубатова имели последствием выход в отставку преждевременный и притом неполучение мною ордена за мою столь продолжительную, более 30 лет сряду, тяжелую службу в корпусе жандармов, на каковой я вправе был рассчитывать и надеяться при выполнении мною особых дел и поручений, не входивших в круг прямых и непосредственных моих обязанностей по должности начальника одной киевской губернии и в виду того, что за выполнение сих дел и поручений особых денежных дополнительных содержаний по должности не получал.

Прочтя в газетах изложение отчета заседания комитета министров 11 февраля и объявление товарища министра внутренних дел Дурново, касающееся положения об усиленной охране 1881 г., о том, что местная администрация из предоставленных ей полномочий пользовалась на практике главным образом воспрещением отдельным лицам пребывания в данной местности и административною высылкою неблагонадежных лиц в определенную местность Европейской или Азиатской России, и что усиленные аресты и обыски искусственно поддерживают раздражение в обществе, я к этому объяснению г. сенатора Дурново считаю не лишним добавить, как было и есть применение в данных случаях положения об охране: все не только высылки неблагонадежных в определенную местность, но и воспрещение пребывания отдельным лицам в данной местности шли всегда по предварительном сношении генерал-губернаторов с министром внутренних дел, а губернаторов по сношению с департаментом полиции.