Из воспоминаний сельского ветеринара - [198]
Когда овец приходится перегонять — на другое пастбище или для ветеринарного осмотра, для лечения от глистов или мечения, — пастуха выручает его посох. Загнутым концом очень удобно зацепить отбившуюся овцу за ногу и вернуть в стадо. С его же помощью очень просто вытащить из стада овцу, которая нуждается в особом осмотре.
Деревянными граблями работник прижимает к колену охапку скошенного овса, чтобы завязать снопик. Овес шел на корм лошадям и рогатому скоту, а овсяная мука находила широкое использование на кухне. Мелкий фермер косил овес, а потом увязывал его в снопики. Если рабочих рук хватало, вязальщик шел прямо за косцом.
Большинству быков в нос вставляют кольцо, чтобы их можно было вести. На ферме в кольцо продергивают веревку, но племенных быков да и любых быков на выставках выводят за водило — деревянную метровую палку с металлическим крюком, защелкой или спиралью на конце. Употребляются и щипцы, однако без длинной ручки труднее удерживать голову быка на безопасном расстоянии.
Сгусток, образованный подмешиванием сычужного фермента в нагретое молоко, подвешивался в хлопчатобумажной тряпке в молочной, чтобы стекла жидкость, а затем крошился в выстланную такой же тряпкой форму. Крышка формы слегка спрессовывала кусочки собственной тяжестью. Часов через шесть содержимое формы вываливалось на чистую тряпку и снова укладывалось в форму, где оставлялось под большим давлением на несколько часов или на ночь.
8. Концерт учеников музыкальной школы
В течение многих лет мне вновь и вновь вспоминалось мудрое изречение мистера Гарретта: «Чтобы быть родителем, надо иметь железные нервы!». Однако тот показательный концерт учеников мисс Ливингстон по классу фортепьяно потребовал бы нервов из сверхтвердого сплава.
Мисс Ливингстон, пятидесятилетняя очень симпатичная дама с приятным мягким голосом давала в Дарроуби уроки музыки не одному поколению юных дарований и ежегодно устраивала концерт в местном зале, дабы продемонстрировать успехи своих учеников в возрасте от шести до примерно шестнадцати лет, и зал при методистской церкви неизменно переполняли гордые родители и их добрые знакомые.
В тот год, о котором пойдет речь, Джимми было девять и он готовился к торжественному дню, не слишком утомляясь.
В маленьких городках все друг друга знают, и пока ряды заполнялись, шел непрерывный обмен дружескими приветствиями, кивками и улыбками. Мне досталось крайнее место у центрального прохода, Хелен села справа от меня, а по ту сторону узкого свободного пространства я увидел Джеффа Уорда, скотника старого Уилли Ричардсона. Он сидел, вытянувшись в струнку, чинно положив руки на колени. Темный праздничный пиджак, казалось, вот-вот лопнет по швам на напряженных мускулистых плечах. Обветренное крупное лицо было отдраено до блеска, а непокорная шевелюра гладко прилизана — на бриллиантин Джефф явно не поскупился.
— Здравствуйте, Джефф, — сказал я. — Кто-то из ваших младших выступает?
Он поглядел на меня и улыбнулся во весь рот:
— А, мистер Хэрриот! Ага. Наша Маргарет. У нее на пианино хорошо получается, вот только бы сумела лицом в грязь не ударить.
— Что вы, Джефф! Мисс Ливингстон — превосходная учительница, и Маргарет, конечно, сыграет отлично.
Он кивнул и отвернулся к сцене. Концерт начался.
Первыми играли крохотные мальчики в коротких штанишках и девчушки в пышных платьицах с оборками. Ножки в носочках болтались высоко над педалями.
Мисс Ливингстон стояла поблизости, готовая сразу же прийти на помощь в трудную минуту, но слушатели лишь снисходительно улыбались их мелким ошибкам, разражаясь по завершении каждой пьески громовыми аплодисментами.
Однако я заметил, что, когда очередь дошла до учеников чуть постарше и пьесы стали сложнее, вокруг начало нарастать напряжение. Ошибки уже не вызывали улыбок. Вот Дженни Ньюкомб, дочка зеленщика, сбилась раз, другой, наклонила голову, словно собираясь заплакать, и зал замер в тревожном безмолвии. Да и сам я стиснул зубы и сжал кулаки так, что ногти вонзились в ладонь. Однако Дженни совладала с собой, снова бойко заиграла, и я, расслабившись, поймал себя на мысли, что мы здесь — не просто родители, пришедшие послушать, как их дети играют перед публикой, но братья и сестры во страдании.
По ступенькам на сцену вскарабкалась Маргарет Уорд, и ее отец превратился в каменного истукана. Уголком глаза я видел, с какой силой мозолистые пальцы Джеффа сжимают колени.
Маргарет играла очень мило, пока не дошла до довольно сложного аккорда, и тут нам в уши ударил режущий диссонанс. Она поняла, что сбилась, попробовала еще раз, и еще раз, и еще… вздергивая голову от тщетных усилий.
— Нет, деточка, до и ми, — ласково поправила мисс Ливингстон, и Маргарет опять ударила по клавишам — изо всех сил и не по тем.
— Господи, она совсем запуталась! — охнул я про себя и вдруг заметил, что сердце у меня бешено колотится, а мышцы просто судорога сводит.
Я покосился на Джеффа. Побледнеть при таком цвете лица невозможно, но его лоб и щеки пошли жуткими пятнами, а ноги конвульсивно подергивались. Видимо, он почувствовал мой взгляд, потому что обратил на меня полные муки глаза и изобразил жалкое подобие улыбки. Его жена вся вытянулась вперед с полуоткрытым ртом.
