Из тьмы веков - [230]

Гостей пригласили остаться пообедать. Но они поблагодарили и направились в другие полки.

Прощались друзьями, тепло и долго.

Илья Иванович и ингуш из делегации отошли в сторонку.

— Илья Иванович, — сказал молодой человек, — вы из Царского Села вернетесь в Петроград и доложите в Центральном Комитете. Но прошу вас, не пожалейте сил, чтоб делегации горцев устроили настоящую встречу! От этого зависит многое. И не только здесь, но и там, куда они вернутся. Скажите Кирову, что я остался в полку. Им нельзя дать остыть. Нельзя оставить одних, пока их солдатская организация не имеет настоящей силы. Я хочу встретиться с их начальством.

— Хорошо. Вы только не забывайте: тут с офицерами надо поосторожнее. У них среди всадников своя родня.

— Ничего! И у меня здесь родня! — улыбнулся ингуш.

Калой подошел прощаться.

— А меня ты не знаешь? — спросил его молодой человек.

Калой оглядел его и покачал головой.

— Нет… Хотя мне и кажется, что я тебя где-то видел… не припомню…

— Галашки… Правда, это было лет десять тому назад. Вы, горцы, пахали там. А вечерами приходили ко мне слушать «новости»…

— Мухтар? — воскликнул Калой. — Так ты ж тогда хворостинкой был! Ну и день! Надо же было мне пройти всю Россию, сто раз не умереть от немецкой пули, чтобы здесь встретиться с вами!

Калой пришел в восторг, когда узнал, что Мухтар остается на ночь. Значит, будет с кем посоветоваться. А ведь есть о чем.

И делегаты разъехались. Одни в соседний полк к черкесам, другие к чеченцам и в остальные части.

С каждой группой на всякий случай Калой послал по нескольку всадников-ингушей.

Бийсархо не вернулся. Командовать его сотней было некому. И тогда команду подал Калой.

— Са-а-дись! — крикнул он. Всадники вскочили на коней. Командир второй сотни подъехал к Калою.

— Ты знаешь, что за это самоуправство и за срыв боевого приказа тебя могут расстрелять?

— Знаю. Но меня не расстреляют, — ответил Калой. — У меня в полку много родственников. А у них — свои родственники. А кто не родственник, так тот вместе со мной три года под смертью ходил. Ты видел, кроме воровской сотни, все за то, чтобы вернуться в вагоны. Да и из воров добрая половина согласна с нами. Кто меня расстреляет? А вот, если мы захотим, мы сможем… любого! И спросить будет не с кого!

— Ты знаешь, сколько у власти войск? — спросил офицер.

— У какой власти? — переспросил Калой.

— У командующего. У Корнилова.

— Знаю, — ответил Калой. — Много. Но сегодня — на один полк меньше. А завтра… С вершины срывается один камень, а до дна он доходит лавиной! Посмотрим!

Мухтару подали лошадь. Они с Калоем стали во главе полка и тронулись в обратный путь. Сотни последовали за ними.

Ингушский полк — авангард армии Корнилова — повернул от Петрограда.

Вся линия железной дороги, восстановленная от Царского Села до Вырицы, все станции и полустанки к этому времени были забиты подошедшими эшелонами горцев. Штаб дивизии передвинулся на станцию Чолово.

И по всей линии молниеносно пролетела невероятная весть: «В Ингушском полку бунт! Всадники отказались выполнять боевой приказ главковерха, вернулись в свои вагоны!..»

Багратион был вне себя. Он созвал экстренное совещание командиров бригад и полков.

В белой парадной черкеске, при всех орденах и медалях, сверкая драгоценной саблей и кинжалом, князь метался по вагону. Наконец он остановился, бросил презрительный взгляд на Мерчуле, гневно посмотрел на своих офицеров и голосом, привыкшим повелевать, отчеканивая каждое слово, сказал:

— Предлагаю силами вверенных вам полков ингушей немедленно окружить и разоружить. Зачинщиков — расстрелять!.. Ваше мнение?

Воцарилось неловкое молчание. Никто из офицеров не хотел говорить первым. Губы князя тронула недобрая усмешка.

— Тогда прошу по старшинству.

— Ваше превосходительство, — послышался глухой голос князя Чавчавадзе. — Не возражая по существу вашего предложения, я позволю себе просить не привлекать к этой операции моих черкесов. Мотивирую: мы все время в одной с ингушами бригаде. За войну люди сжились. Ведь матросы и мусульмане побывали и у нас…

— Если будет принято решение разоружить ингушей, придется разоружать и чеченцев, — заявил командир Чеченского полка. — Это один народ. Я позволю себе напомнить известный случай: когда Ингушский полк атаковал «Железную дивизию», мои без команды ринулись им на помощь. И умирали…

— Дело в том, ваше превосходительство, что взаимоотношения наших полков складываются на взаимоотношениях этих народов на Кавказе, — заметил командир кабардинцев. — И ни один кабардинец, дагестанец или осетин не позволит себе поднять руку на ингуша или чеченца здесь, ибо они знают: это тотчас же отзовется там, в их доме, враждой и кровопролитием.

Багратион помрачнел.

Когда поднялся полковник Мерчуле, наступила такая тишина, что стало слышно, как где-то беспомощно зудит муха, попавшая в паутину.

— Ваше сиятельство, господа офицеры! Событие, которое произошло в моем полку, весьма прискорбно. Я сожалею о нем. Но сегодня от этого не гарантирован никто. Веяние времени. Однако я не об этом. Встал вопрос о разоружении полка. Я заявляю: никто никогда эти полки не разоружит! Чтобы сделать это, их нужно просто истребить! Но в такой операции, ваше сиятельство, на них пришлось бы положить немало! Это лучшие, обстрелянные кадровые части. Я уверен, ни один всадник нашей дивизии против ингушей и чеченцев не пойдет! Других войск здесь нет. Да и какой был бы смысл в подобном кровопролитии на виду у революционной столицы? И последнее — при всех обстоятельствах я никогда не покинул бы моих солдат!