Из собрания детективов «Радуги». Том 2 - [3]

Я проснулся как от толчка, распростертый на кровати, руки все еще вытянуты вперед, словно отталкивают что-то. Я задыхался, по лицу бежал пот, сердце колотилось, как колотит в дверь темницы узник, тщетно пытаясь вырваться на волю.

Не скоро я окончательно пришел в себя и понял: это всего лишь сон, кошмар. Мне пришлось произнести это несколько раз, как бывало в детстве, когда я бездумно повторял за взрослыми: «Это же просто сон, ты у себя в комнатке, и все в порядке, смотри, ничего страшного нет, все это была неправда…»

Я вглядывался в сумрак комнаты, ища спасения в стандартной обстановке гостиничного номера. Сквозь щелочку в ставнях пробивался солнечный луч и ровный гул уличного движения, хотя моя комната выходила во двор. Узкая полоска света и уличный шум оказали благотворное действие. Я воспринял их как дружеский привет от привычного мира реальности, не имевшего ничего общего с чудовищным миром моего сна. Схватив с ночного столика пачку сигарет, я закурил. Руки дрожали. Я курил, глубоко затягиваясь, и понемногу успокоился. Мне вспомнился мальчик в английском интернате, которого тоже мучили кошмары. Врач посоветовал ему держать возле кровати бумагу и ручку и, как только проснется, по возможности точнее записывать свои сны. Потом они вместе старались определить, откуда мог возникнуть такой сон. Мальчик рассказывал, какими пустяками — чем-то увиденным, услышанным или прочитанным — были иной раз вызваны запутанные, жуткие образы его кошмаров. Просто смех! Эти разборы подействовали благотворно, и спустя какое-то время он окончательно избавился от страшных снов.

Я тоже попробовал разобраться, чем мог быть вызван мой сон. В том, что мне приснился Луиджи, нет ничего странного. Я дважды пытался с ним встретиться, и в этом году мы довольно регулярно переписывались. Но почему в моем сне он обернулся предателем, заманившим меня в ловушку? Бедный Луиджи, он и мухи не обидит, а уж меня и подавно. А этот зал? Не припомню, чтобы я когда-нибудь видел такой. Разве что на фотографии или в кино… Такие вещи в памяти не задерживаются. А статуя… О, вспомнил! Накануне я забрел в патио старого палаццо посмотреть на статую молодой женщины, почти не пострадавшую при раскопках. Это и была статуя из моего сна. Но почему она превратилась в женский труп? Я не был таким ярым поклонником детективных романов и фильмов, как Луиджи, но кое-что все же читал и смотрел. Конечно, это была просто-напросто сцена из какого-то фильма ужасов.

На моих часах было около четырех. Удивительно, но голова у меня совсем прошла, только дышать было трудно, словно тяжкий холодный груз все еще давил мне на грудь. Я встал, умылся, оделся и поспешил вон из гостиницы. Самая страшная жара спала, да и в любом случае на улице, на воздухе, было лучше, чем здесь, где страх из моего кошмара, казалось, подстерегал меня, как затаившийся зверь.

Я разыскал маленькое кафе, где сидел накануне. Здесь, на увитой зеленью тенистой террасе, было тихо и прохладно. Я заказал холодного как лед кампари, залпом осушил стакан и заказал второй. Крадучись вошел кот. Один из тех жалких, облезлых одров, что сотнями шныряют по Риму. Я вынул из кармана остатки колбасных обрезков, купленных утром, чтобы покормить кошачью орду среди развалин. Забавно было видеть, как несчастное животное, жадно сожрав кусок колбасы, сидит и умывается, точно избалованная домашняя кошечка. Когда кельнер пришел со вторым стаканом кампари, кот шмыгнул в переулок. Я осушил и второй стакан, правда несколько медленнее, и закурил сигарету. Теперь я чувствовал себя в состоянии трезво проанализировать свой сон. Итак, я наконец, как и должно было случиться, столкнулся с действительностью, которой так долго старался избегать. И все стало на свое место. Во-первых, поздравление и та фраза: «Сделал еще один шаг вперед». Отец никогда этих слов не произносил. Это я так думал про себя, сам того не сознавая. Потому что я впрямь сделал такой шаг, отправившись в Рим. Чемодан, который я боялся раскрыть перед таможенником, — это то, что я украдкой привез с собой, то, на что сам не осмеливался взглянуть хоть одним глазком, — мои потаенные страшные подозрения. А Луиджи я боялся из-за того, что он хотел показать мне дом, в котором я родился. Вот почему он превратился в моего врага: ведь я — теперь я мог себе в этом признаться — боялся увидеть тот дом. Да, больше я не мог прятаться от действительности. Казалось, какой-то голос внутри меня, который не в силах был больше молчать, говорил: «Ты только ломал комедию, притворяясь, будто ищешь свой родной дом, ты же прекрасно знаешь, что самому тебе его никогда не найти, а единственной возможностью получить помощь ты не воспользовался. Ты выискиваешь предлог не звонить графу Ломбарди».

Сидя за столиком кафе и уставившись взглядом куда-то поверх площади, я видел, как тщательно возведенный карточный домик самообмана рассыпается в прах. Теперь я не мог помешать себе думать над ужасным концом моего сна. Мои мысли были как враги, которые уже давно меня преследовали, а во время моих блужданий по Риму подобрались совсем близко и теперь, в страшном сне, настигли меня, безоружного, застали врасплох и взяли в плен.