Из шотландской поэзии XVI-XIX вв. - [4]

Не гаснет гам, не молкнет смех —

Но, право, знать пора

И честь…

А Пиблз гудит, поет!

Вовсю клокочет кутерьма —

И всем она мила!

Глянь: Тибби к мельнику сама

Игриво подошла:

«Стоймя сплясали — что ж, теперь

И лежа спляшем — во!

Мой дом — вон там; открыта дверь,

А дома — никого,

Ей-ей!»

Что ж, Пиблз гудит, поет!

Волынщик молвит: «Задарма

Играю — срам и грех!

Прямой убыток! Тьфу! Чума

На вас, пройдох, на всех!

Гоните пенса полтора —

Иль прохудится мех:

В нем обнаружится дыра

Величиной с орех —

Клянусь!»

А Пиблз гудит, поет!

Но вот веселье улеглось,

Утихли шум и гам…

Негоже парню с девкой врозь

Пускаться по домам!

Алисе прошептал Уот,

Бесхитростен и прям:

«Пойдем — всю ночку напролет

Очей сомкнуть не дам,

Голубка!»

Уже стихает Пиблз.

Шипит Алиса: «Прочь пошел!

Нет: харя, точно блин, —

А похотлив-то, как козел,

Спесив, что твой павлин!

Ты гол, мерзавец, как сокол!

Скотина, сукин сын!

Да ты…» И загремел глагол,

Обидный для мужчин —

Фу!

Но умолкает Пиблз.

Давно истлел уже закат,

Уже сгустилась ночь —

И всяк угомониться рад,

И всяк уснуть непрочь.

Но будет нам гулять не лень,

Когда минует год —

И с шумом, в первый майский день,

Стечется в Пиблз народ.

Аллан Рамзей (Рэмси) (1686–1758)

Элегия на кончину Джона Купера, церковного старосты. Anno 1714

Гудит молва, несется слух:

Джон испустил зловонный дух!

Он кукарекал, как петух, —

И вот-те на:

Ему, грозе окрестных шлюх^{*},

Пришла хана!

По-своему он был хорош —

Да въедлив, точно клоп иль вошь:

Он за распутство иль дебош

Взимал сполна:

Вынь да положь последний грош,

Не то — хана!

Как волк нещаден, туп как вол,

На шлюх сей муж охоту вел!

И помирал отнюдь не гол:

Его мошна

Вмещала не один обол!

И вот — хана…

И неказист, и невелик

Был приснопамятный старик —

Но, видя сей суровый лик,

Сам сатана,

Я мыслю, обмер бы и сник,

Решив: «Хана…»

Куда убрался? В рай, иль в ад?

Но, право, не придет назад.

И родственник, поживе рад,

Готов хватать

Наследство — долгожданный клад, —

Как подлый тать!

Фи, Смерть! Зачем тобой ведом

Бедняга Джон в дубовый дом?

Гасил он — с тягостным трудом! —

Раздор и свару,

Смирял разгул, сметал содом,

Пророчил кару!

Безжалостно врывался Джон

Во всяк бордель, во всяк притон —

И грешных перечень имен

В башке хранил.

Презренных шлюх повинный стон

Был Джону мил!

Порою шпагу иль кинжал

Хмельной распутник обнажал —

Но Джон в узде врага держал,

Немилосерд! —

О, перед старостой дрожал

И смерд, и лэрд!

А протрезвеет сукин кот —

И к Джону каяться идет:

Мол, я обидел вас — и вот,

Воздам стократ…

И взятку старосте кладет,

Кляня разврат.

Но девок — весь дневной улов! —

Джон отсылал без долгих слов

Под сумрачный тюремный кров:

Мол, посиди!

Стоял всеместно вой и рев:

Мол, пощади!

А нынче в городе у нас —

Гульба, попойка, перепляс:

Во всякий день, во всякий час

Мы пьем до дна!

Джон Купер гигнулся, угас,

Ему — хана!

О Смерть! Ужель твоя коса

Взнесла мерзавца в Небеса —

Двуногого цепного пса,

Царя пройдох?..

Но верю, верю в чудеса:

Джон Купер сдох!

Постскриптум

Во страхе закрываю рот:

Из-под земли покойник ход

Наружу вырыл, точно крот!

Везде гласят:

Видал покойника народ

Раз пятьдесят!

Неугомонный царь пролаз

Гнусит, червив и черномаз:

«Простите, ибо грешен аз…»

О, как наружу

Прополз мертвец? Увидишь — враз

Напустишь лужу!

Но мир усопшему, не меч!

Чтоб не было подобных встреч,

Священник да услышит речь

Бедняги Джона^{*}

И молвит: «Сын мой! Время лечь

В земное лоно!»

Вильям Крич (1745–1815)

Некоему господину, сетовавшему на то, что потерял старые карманные часы

К чему же огорченный вид?

Зачем же раздражаться тут?

Не сетуй: время прочь летит —

Часы, как должно, прочь бегут.

Отменно тощему и телесно слабому автору, сочинившему архипустейший трактат

Где же, где он, источник моих вдохновений? —

И талант удивляется часто, и гений.

Ты же в собственном облике черпаешь мощь:

Твой никчемный трактат и бессилен, и тощ.

Залог блаженства

Пройди, пересеки весь круг земной

Вослед за ветром вольным, иль волной —

О! Все под солнцем здешним суета!

В конце пути — могильная плита.

Гляди: алтынник деньги бережет,

И родиной торгует патриот;

И всяк чиновник истовый готов

Пасть жертвой государственных трудов!

В прекраснейшем фиале — страшный яд:

Иной влюбленный удавиться рад!

Иных манит научная стезя —

Да ничего на ней познать нельзя.

О, где оно, блаженство, смертный, где?

Наш мир земной с блаженством во вражде!

Ты в Небеса лазурные гляди —

Блаженство — там, блаженство — впереди!

Твой ум и дух от бедствий и тревог

Лишь Бог избавит. Помни: только Бог!

Роберт Фергюссон (1750–1774)

Добротное сукно

Коль ты пополнить был бы рад

Людей великих долгий ряд,

За ум и труд не жди наград —

Секрет в ином:

Добротнейшим живот и зад

Одень сукном!

О, ежели купил отрез

Добротный, и в обновку влез,

То вымахаешь до небес —

Пускай ты гном:

Добротным даден рост — и вес! —

Тебе сукном.

В кафтане из дешевой ткани

Ты — ровня распоследней рвани,

Предмет насмешек — или брани, —

А чья вина?

Не зря гогочут горожане:

«Купи сукна!»

Развязный брадобрей в субботу

Кончает поскорей работу:

Трудился до седьмого поту

Цирюльник, — но

Рядиться время обормоту

Пришло в сукно!

Гляди: грядет он, — прям и горд,

Как родовитый, славный лорд,

Чужих вовек не бривший морд, —

Отколь сей форс?

В сукно оделся юркий черт —

Добротный ворс!

В одежке бедной не моги