Из серого - [140]

– Если сознательная жизнь – это биология, то мы должны исключить, простите, ЗЗ, сознательные машины. У машин нет побудительного мотива соревноваться за ресурсы и партнёров, как у людей. ЗЗ не объявляет: «Быть иль не быть, вот в чём вопрос», поскольку ЗЗ не чувствует голода, сексуальных желаний и никакого отчаяния. Даже если роботы вырвутся на свободу и разовьют собственные способы воспроизведения, будет ли искусственное сознание равным органическому сознанию? Почувствует ли искусственный интеллект космическое чувство бытия? Я в этом сомневаюсь. Но кто может заглянуть так глубоко в будущее? – Пфайффер замолкает и игриво корчит гримасу, глядя на Оливера. – Доктор Ку, что вы нам можете сказать?

Доктор Ку даёт великолепный ответ на вопрос:

– Я чувствую, что возможно разработать роботов, которые обладают чувствами, могут сканировать абрикос и назвать его абрикосом. Или если кто-то упомянет слово «абрикос», то робот сможет описать, какой абрикос на вкус. Конечно, мы никогда не узнаем, может ли робот фактически попробовать абрикос на вкус или представить абрикос так, как представляем мы, если даже он будет реагировать так, как мы. Точно так же, как я не уверен, что чувствует каждый из вас, когда я говорю «абрикос». И именно это большинство людей имеют в виду под словом «сознание».

ЗЗ тоже слушал.

– Это да или нет, бывший хозяин? Мне когда-нибудь будет не наплевать, если кто-то выдёргивает мою вилку?

– Признаю, ЗЗ: я точно так же туманен по этому поводу, как доктор Пируз в отношении всего!

Я смеюсь громче всех. Затем доктор Ку становится серьёзным.

– Для меня сознание – это душевное состояние. Душевное состояние, которое в результате может привести к какому-то поведению. Чем больше роботы реагируют на реальный мир как люди, тем они в большей степени псевдосознательны, как люди. Сознание искусственного интеллекта и человеческое сознание очень сильно различаются и, может, никогда не соединятся, чтобы стать одинаковыми.

– Значит, у роботов сознание каменного века? – спрашивает ЗЗ. – Когда я с вами спорю, доктор Ку, вы спорите с собой. Я думаю, что мне нужно выпить, – вдруг объявляет ЗЗ.

Рутковский наливает бокал вина и ставит на голову ЗЗ.

– Прости, старина, но это лучшее, что мы пока можем сделать. – Затем он наполняет бокалы всех людей. – Пируз, теперь ваша очередь. Расскажите нам про свой опыт пребывания почти в смерти.

Я обнимаю Джульетту за талию. Мне очень хочется улететь вместе с ней, но я также хочу и немного подольше побыть со своими друзьями.

– Доктор Х всё сказал. Его комментарий – это также рассказ и о моём опыте. Я погрузился в глубокий сон без сновидений, словно я был исчезнувшей радугой. Прямо перед смертью я чувствовал себя угасающей радугой. Я – не радуга ни в жизни, ни в смерти, я просто чувствовал себя угасающей радугой перед смертью. Я сомневался в своём решении до самого конца. Но в конце я думал только о Джульетте, а при пробуждении я представлял только Джульетту. И она была рядом, смотрела на меня, поэтому не было необходимости её представлять.

– Давай, папа, расскажи нам ещё что-нибудь, над чем можно поразмышлять, – Бобби подбадривает меня, чтобы продолжал.

– Прохождение через этап почти смерти научило меня, что я не знаю, кто этот «я», который думает за меня, и где это «я» находится, и почему это «я» не может полностью контролировать мой разум. Да, это странная и причудливая идея о том, что я не руковожу, я не главный, может быть самой важной, поскольку «я» исчезает в атомах нашего мозга. Отдельный атом углерода у меня в мозге не осознаёт, что это больше не я, – точно так же, как атом углерода в куске угля. На этом уровне атомы подчиняются физике, а не биологии. Инертные атомы запрограммированы, чтобы быть нами только коллективно, точно так же, как мы можем создавать цивилизацию только коллективно. Мы определённо не так свободны, как мы думаем, – независимо от того, что это звучит странно. Да, это таинственная физика, или физика таинственного, которую мы должны изучить. Мы – зеркала для того, чтобы Бытиё могло в них смотреться, и разговаривать с собой, и чувствовать себя, и исследовать себя, и даже допрашивать себя, переходя из физики в биологию. Я думаю о сознании как о физике таинственного, как таинственном состоянии сущего.

– Ты уверен, Пируз, что нет свободы выбора? – спрашивает Ашана.

– Нет, я не уверен, потому что, как я сказал, странно чувствовать, что не чувствуешь себя немного свободным! И достаточно странно, что я чувствую себя свободным говорить эти вещи! – многозначительно произношу я. Все смеются. – Я не уверен, как некое количество реальных, но бездушных атомов соединяются вместе и магически создают нереальную и душевную личность типа тебя, Ашана. Ты это знаешь?

Она соединяет ладони, склоняет голову и шепчет:

– Спасибо, Пируз!

Доктор Рутковский настаивает:

– Вы больше ничего не можете нам рассказать о своём предсмертном состоянии, Пируз?

– Я пытаюсь, но это выглядит так, будто я не пытаюсь. Это день моей свадьбы, я окружён дорогими друзьями, мы не на семинаре! Давайте я попробую ещё раз. Если выйти за границы очевидного, я не уверен, что я потерял, или каким образом или почему я это получил назад, – честно. У меня нет подсказок по поводу того, почему моё сознание пыталось меня задушить в своих лапах, словно я был чужеродным существом. Всё, что я знаю, – это то, что я не мог терпеть мучительную психологическую боль. Я проглотил снотворное, чтобы сбежать от боли, которую вызывали разрушительные ложные убеждения, казавшиеся истинными! Я не мог терпеть себя и мир таким, как я его видел. На каком-то этапе страх смерти становится менее сильным, чем страх жизни. Я не беспокоился о следующем мире, он меня вообще нисколько не заботил…