Из сборника «Рассказы о путешествиях» - [52]

Снаружи — я это заметил в ярком свечении фонарей — стояло много такси, однако, без водителей, и к тому же с совершенно необозримой очередью ожидающих туристов. Я встал в ее конец и терпеливо ждал почти час. Потом мне стало подозрительным, что тут никто не голосует, и за все время не отъехало ни одного такси.

Мой взгляд упал на группу несомненных римлян, собравшихся в сторонке и безмятежно покуривавших.

— Почему не такси? — спросил я их. — Моя турист. Мио туристо. Хотеть такси.

К моей радости, они поняли мой итальянский, потому что ответили по-английски:

— Забастовка. Водители, таксисты, шоферы — тутти[39] забастовкен.

Я тоже мобилизовал свой английский, добавив в него гневную интонацию:

— Почему же вы заставляете всех этих людей ждать? Почему вы не скажете им, что происходит забастовка.

— Vincitor del padre mio[40], - прозвучал уклончивый ответ. — Sacro fundamente[41].

Я очень люблю итальянскую оперу, — но вот к их аэропортам таких чувств совсем не испытываю. Кряхтя, потащил я свой чемодан к автобусу и справился у счастливчиков, уже сидящих внутри, когда ожидается отправление. Они этого не знали. Как оказалось, они сели в автобус только потому, что там были свободные места. Я обратился к водителю:

— Мио туристо. Мио отель. Автобус — отель?

Мужчина выпучил на меня глаза и пожал плечами. Совершенно очевидно, что он не имел понятия, что я от него хотел, но это его ничуть не трогало. Он видел перед собой только что прибывшего авиапассажира с чемоданом в руках и слышал слова "автобус" и "отель", — ну, как он мог догадаться, что имеется в виду? Я выкрикнул несколько венгерских ругательств. Это навело его на мысль, что я мог быть иностранцем. Он указал на какой-то киоск в зале прилета, над которым красовалась вывеска "Hotel service", облепленный толпой отчаявшихся людей. Внутри киоска, за перегородкой никого не было.

Я спросил у одной заспанной дамы, как долго она тут уже ждет. С самого раннего утра, сказала она и покачнулась, с трудом удержавшись на ногах. Чтобы хоть как-то воодушевить ее, я перевел разговор на расцвет и крушение Римской империи. Мы сошлись во мнении, что крушение было событием совсем не удивительным.

Тут меня охватило сильное чувство, в котором я без труда распознал голод. Однако для человека с тридцатикилограммовым чемоданом в руке не так уж и просто отправиться на поиски пропитания. Потому я предпочел спрятаться под ступеньками пассажирского эскалатора и в этой уютной нише дождаться очередной смены правительства.

А потом произошло чудо. Какой-то прекрасный юноша приблизился ко мне, легонько хлопнул меня по плечу и спросил:

— Отель? Ты — отель?

Это был первый случай в моей жизни, когда я видел перед собой ангела.

— Да, — прохрипел я. — Я отель. Да отель. Си отель.

Ангел поднес мне к носу все свои пальцы, все двенадцать.

— Двенадцать тысяч, — сказал он. — Двенадцать тысяч лир. Дуодецимилле. Твоя понимать?

Я понял. Я даже готов был в этот миг назначить его единственным наследником.

Мы вышли из аэропорта и сели в автомашину ангела производства 1946 года, но для меня это была по меньшей мере огненная колесница Юпитера. Дорогой мы болтали друг с другом, точнее, я его спросил, как далеко до отеля, на что он ответил: двенадцать тысяч.

Наконец, мы достигли Рима, этого вечного города.

Счастливое мгновение, дважды счастливое после всего, что пришлось пережить. Эти статуи! Эти пьяццы! Эти пиццы! И кругом этот чудесный шум, волнующиеся массы людей, жара, осыпающиеся руины! Мы проехали мимо Колизея, где Нерон терзал христианских туристов.

Сколько же ему лет, спросил я. Пятнадцать тысяч, сказал ангел, — и скоро все выяснилось: достигнув отеля, он подхватил мой чемодан, донес его до регистратуры и дал мне понять, что 12000 он хотел бы получить за поездку и 3000 за переноску багажа.

На мой намек, что последнюю работу я ему не заказывал, он ответил длиннющей оперной арией. Мы сошлись на 14500 лирах и расстались друзьями.

Портье ничего не знал о бронировании, никогда не слышал моего имени и не имел ни одного свободного номера, нет, к сожалению, увы, у нас все забито. Я предложил немедленно связаться с моим турбюро в Израиле.

Пожалуйста, вон телефонная будка.

Спасибо.

К моему радостному удивлению, телефонистка говорила по-немецки.

Я спросил, как долго следует ждать соединения с Тель-Авивом.

Этого она не знала, сказала она. Смотря по обстоятельствам. В зависимости.

Ну, на худой конец, настаивал я. Пять минут? Шесть часов? Два дня?

Этого она не знала.

Но вы же должны знать, как долго это длится обычно.

Этого она не знала.

Может быть, есть кто-то, кто это знает?

Этого она не знала.

Но что же мне прикажете делать?

Этого она не знала.

Во всяком случае, она это не знала по-немецки.

Неделя в телефонной будке пронеслась на удивление быстро, и обслуживание было на радость хорошим.

В четверг, сразу после завтрака, получил я желанное соединение.

— Ну? — услышал я голос Самуэля из Тель-Авива. — Чего ты хочешь?

— Домой, — простонал я. — Назад, в прекраснейшую, самую прогрессивную и лучше всех функционирующую страну на свете.

Израильскому правительству следовало бы финансировать массовые поездки в Италию. Это поднимет дух нашего народа.