Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1 - [53]

Я глубоко убеждена в этом. И разве может быть иначе, если мы думаем о будущем наших детей?

Так как же всё-таки с Володей?

Как сказать, чтобы не воспринял он мои слова, как запрет, и не зародился бы в его душе отпор этому запрету, как это обычно бывает в его возрасте. Стоит подумать, а время ограничено секундами. Но думаю, что любая мать, если она не только мать, но и гражданин, не раздумывая долго, всегда находит, что ответить своим детям. Нашлась и я.

— Ты так сам решил и даже не спросил, согласна ли я буду на это. Что-то уж очень часто ты начал поступать, не считаясь со мной.

— Так ведь до дня-то рождения ещё далеко. Ещё успею спросить тебя. Это я просто так, думаю только.

— Думаю, а мне ни слова о том, буду ли я согласна. Хочешь ты или не хочешь, но пока ты живёшь дома, тебе придётся считаться с нами. А я вот не разрешу праздновать тебе день рождения, и не будешь. Тем более что пока нигде не работаешь.

Нет, не должно быть места в жизни моих детей ни алкогольному, ни какому-либо другому одурманиванию. Пусть всегда и всюду они видят во мне пример непримиримого отношения к нему.

На пороге появилась девочка

Самое трудное и беспокойное время для меня наступало, когда дети учились в 9-м,10-м классах, т. е. в возрастной период от 16 до 17 лет. Впрочем, судя по педагогической литературе, этот возраст был трудным не только для меня. Большинство воспитателей и родителей ожидает нелёгкая участь иметь дело с отроками этого возраста. «Трудный возраст» — называют его. Для меня он тоже был трудным, правда, не со всеми детьми. Трудность состояла не только в том, что дети стремились к полной независимости и самостоятельности и не терпели никакого контроля, но и в том, что в это как раз время в их жизнь мощно вторгался зов пола, наступала пора любви. Так было почти со всеми детьми, так было и с нашим последним ребёнком.

В 10-м классе, после новогоднего праздника, наш сын стал приходить домой около 10-ти часов вечера.

— Где ты был? — допытываюсь я.

— Гулял на улице.

— Ну, как это гулял? Что значит — гулял?

— Вот так и гулял.

— Один?

— Ну что ты всё добираешься? Что особенного, что пришёл в 10-м часу? Нам положено ходить в каникулы до 10 часов вечера. Что я сделал такого? Не пью, не хулиганю нигде. Чего тебе ещё надо? — высказывал сын своё недовольство.

— Ну, Володя, я же должна знать, где ты бываешь, с кем, чем занимаешься. Может, ты попал в плохую компанию, которая до добра тебя не доведёт. Если всё чисто и хорошо, то почему ты мне честно не скажешь, где ты бываешь. Я же беспокоюсь за тебя. Что мне самой идти узнавать, где ты и с кем бываешь, следить за тобой что ли?

— Придёт время и скажу.

— Может уже поздно тогда будет.

Так он мне тогда ничего и не сказал. А тревога в душе продолжала жить.

Дня четыре спустя, после нашего разговора сын подошёл к моей постели, где я отдыхала, и неожиданно сказал:

— Надо как-то познакомить тебя с моей подружкой.

Такого у моих сыновей ещё не было.

Ещё в 9-м классе я стала замечать, что Володе начинает нравиться какая-то девушка. Признаки этого были общими для всех сыновей: они начинали больше следить за своим внешним видом, крутиться перед зеркалом, выясняя, в какой одежде и с какой причёской они лучше выглядят. Через учителей узнаём, что была девушка из 8го класса по имени Наташа. Позднее, через тех же учителей и Володиных товарищей мне стало известно, что сын долго добивался её благосклонности, а она, хоть и считала Володю неплохим парнем, но дружить с ним не хотела. Я знала, да и сама видела, как мучился сын этим, но дипломатично молчала, предоставив право ему самому справляться со своим чувством. Только старалась быть особенно сдержанной в отношении к сыну и не выходить из себя, если даже в чём-то провинится, как это со мной иногда случалось. В общем-то, я никогда не старалась пресекать дружбу своих сыновей с девочками. Знала, что хорошая чистая дружба возвышает и обогащает человека. Узнаю, бывало, как ведёт себя сын по отношению к девочкам, и в частности к той, которая ему нравится и, если нет ничего настораживающего, успокоюсь. Сейчас, когда Володя заговорил о девушке, я подумала, что речь пойдёт о Наташе.

«Наверное, всё-таки подружились» — решила я.

— Ну, что же, познакомь. Ходят же к тебе твои товарищи. Ничего особенного не будет, если и девушка придёт. Дружить — это всегда хорошо, только чтобы дружба не мешала учебе.

— А мы вместе с ней заниматься будем.

— Что же, занимайтесь. Только ведь не особенно удобно, она учится в 9 м классе, а ты в 10 м.

— Ты кого имеешь ввиду?

— Наташу.

— О, не-е-т, — протянул он. — Она не хочет со мной дружить. Это другая. Это из 10-го класса, только не из нашего.

— А как её зовут?

Володя назвал имя девушки, сказал, чья она, назвал её старшего брата, которого я хорошо знала. Сообщение об этой дружбе не особенно обрадовало меня. Мать её и тётки не отличались чистотой нравов и довольно легко смотрели на отношения между людьми разных полов. Кроме этой девушки, у её матери были ещё дети от разных отцов. Но не скажешь сейчас всего этого сыну, не будешь омрачать радость первой дружбы с девушкой, не будешь порочить его подругу, не имея для этого достаточных оснований. Мало ли как вели себя её мать и тётка. А девушка может быть совсем другой. Бывают же и такие случаи.