Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1 - [15]

— Где ты был? — снова поинтересовалась я.

И опять услышала, брошенный сквозь зубы, ответ:

— Надо было.

Обида подступила к сердцу.

— Кто дал тебе право разговаривать так со своей матерью? — накинулась я на него. — Это что, благодарность за то, что тебе дали возможность кончить десять классов? Да?

— Ты что, воспитывать меня решила? Поздно уже, — тихо и спокойно ответил Саша.

Его ответ совсем вывел меня из равновесия.

— Так вот какой ты вырос у нас! Не думала я, что мой сын станет таким грубияном. Вся моя жизнь в вас, а вы…

Я горько заплакала. И не только обида на сына была в этих слезах. Ими выливалась боль за неудачно сложившуюся жизнь, за сломанную душу, за растоптанное доверие, за все, что грузом лежало на душе!

На следующий день я не смогла подняться с постели, точно непомерной тяжестью придавили меня к ней. Острая, колющая боль то тут, то там пронизывали всё тело, заставляла постанывать.

К постели подошёл Саша.

— Мама, извини меня за грубость, — тихо начал он. — Я больше никогда не буду так. Не надо так…

Вместо ответа я снова заплакала.

Сын сидел, отпустив голову, у моей кровати.

— Я знаю, на что ты обиделся, — начала я сквозь слезы. — Тебе не нравиться, что мы не даём тебе полной самостоятельности. Не доверяем тебе…

— Я даже стакана пива не выпил на вечере, а ты уж сразу…

— Понимаешь, Саша, я всё боюсь, что может с кем-то из вас получиться так, как было с Серёжей. Нет у меня ещё полной уверенности, что ты сможешь устоять. Всё тот случай с колхозом помнится. Знаю, как трудно бывает удержаться даже взрослому, когда начинают упрашивать!

— Ты всё стараешься узнать, где бываю да что делаю. Не всегда ведь всё можно рассказать.

По низко склонившейся голове поняла, что сын имел в виду.

— Я знаю, что тебе нравиться девушка из вашего класса.

— Ну, допустим.

Саша ещё ниже опустил голову и начал утирать рукой выступившие из глаз слёзы.

— Так я же не спрашиваю, кто она, и не пытаюсь даже узнать об этом, — продолжила я, будто не заметив его состояния, — не лезу к вам в душу. Придёт время, сами расскажите обо всём. Но тут то. Разве нельзя было рассказать, почему ты пошёл к Игорю?

— Вы ведь тоже не всегда во всём правы.

— Ну-ка, скажи честно, в чём мы не правы?

— Я не могу ещё судить об этом. Опыта жизненного нет.

— Конечно, и мы бываем в чем-то виноваты. Да и трудно поступать во всём правильно при тех отношениях, какие сложились у нас…с вашим отцом. Мать, конечно, простит. Мать всё прощает. Только камень…на душе остается.

Слёзы не давали продолжать дальше разговор, а унять их не хватало сил.

Саша молча отошёл от меня.

После этого разговора, сын стал заметно сдерживать себя. Да и я стала больше предоставлять ему право самому распоряжаться собой, больше доверять.

Крепко запоминались, ложились в душу и мне и моим детям такие крутые повороты в наших отношениях. И стоили мне они слишком дорого. Но они были порой необходимы, чтобы кто-либо из сыновей расстался с какой-то отрицательной чертой своего поведения. Они и меня заставляли заново пересматривать свои методы воспитания, своё отношение к детям, отвергать какие-то свои черты характера, подавлять их в себе. Как часто, анализируя поведение своих детей, их отношение к нам, старшим, к своим товарищам, к природе, к жизни я ставила перед собой вопрос: «А ты сама обладаешь ли тем качеством, которое хочешь привить своим детям?» И если оказывалось, что его нет во мне в достаточной степени, старалась как-то перестраивать сама себя.

«Ты должен быть внимательнее к своим товарищам», — говорила я сыну». И тут же сама спрашивала себя. «А ты? Внимательна ли ты к людям?»

«Ну что ты так громко говоришь? Разве не можешь сказать потише и повежливее?» — упрекала я сына». И тут же обращалась к себе: «А сама? Разве уж так редко ты повышаешь голос и бываешь резка?»

Это не был голос совести, это был голос разума, заставляющий воспитывать саму себя.

И я воспитывалась, становилась мягче, уступчивее, внимательнее, спокойнее, ровнее в отношениях к детям.

Наследники

В нашей семье появился маленький, очень подвижный и живой человечек — наша внучка, Алёнушка — моя первая внучка. По темно-русым, почти чёрным волосам, по выпуклому лбу с характерными вмятинками на висках в ней узнается отец — старший сын Коля, по черносмородинным глазам, пухлому подбородку и ямочках на щеках — мать, Колина жена Света. Ну, а маленький, кнопочкой, курносый носик её, вероятно, перешёл в наследство от меня. Внучку привезли в начале ноября: в городе трудно с яслями.

Вот и произвели меня в чин бабушки и заставили нянчить кроху.

Вот и у наших ребят появляются дети. Что-то в них сохранится от нас?

Из всех моих детей Коля в большей степени, чем другие, унаследовал от меня мой тип нервной системы и потому воспринял от меня многие черты моего характера. В нём, как в зеркале, вижу я свои отрицательные и положительные стороны. Коля трудолюбив, настойчив, прям и честен.

— Ну что было сказать тебе, что ты учишься на дневном отделении, — упрекает его Света, — студенческий-то билет одинаков. Тебе бы за проездной билет пришлось платить только половину.

— Света, ну как ты не понимаешь, что не мог я соврать, — доказывает своё Коля.