Из родной старины - [5]

— Куда ему воевать!.. — загалдела толпа. Да и стрельцов-то у него всего десятка полтора, и все пищали-то у них ржа села.

— Так-то так, ребята, — сказал казак и почесал в затылке, — а все бы надо вашего воеводу наперед извести. Не то придет ему в голову в наши лодки стрелять. Тогда атаман Нечай осерчает, и всем худо придется.

— Дело казак говорит! — закричала толпа. — Извести воеводу, на осину его, старого!

Нелюб, как услыхал про воеводу, сейчас смекнул, что делать. Свернул он в окольный переулочек и, что есть мочи, бегом к воеводскому дому пустился. Жаль было парню степенного да ласкового старика-воеводу Степана Племянникова; хотел он его оповестить.

Запыхавшись, прибежал он к воеводским хоромам. Старик-воевода прослышал уже про грозную беду. Собрал он кучку стрельцов и челяди и решил крепко жизнь свою отстаивать.

Был воевода в летах, тучен и на подъем тяжел; но тут его Нелюб сначала не узнал: помолодел старик; глаза разгорелись, боевую саблю в руках держит, на стрельцов покрикивает.

— Здорово, Нелюб! — крикнул он. — Сюда, что ли, бунтовской люд идет?

— Берегись, воевода, тебя извести хотят! Укройся где-нибудь, — народу сотни четыре…

Старик засмеялся.

— Что ты, парень!.. Я на государевом деле стою. Пристойно ли мне, набольшему, хорониться! Пускай изводят, ежели им любо, а я государев город без бою не отдам.

Крикнул воевода еще раза, на стрельцов и отвел Нелюба в сторону.

— Коли ты хочешь мне, парень, последнюю службу сослужить, вот что сделай: перекинься ты живей через Волгу, оповести отца-архимандрита Пахомия: «идет-де ватага разбойничья. Городок-де взяла и монастырь возьмет». Пусть отец-архимандрит построже смотрит да покрепче обитель бережет. Ступай с Богом, а мне отсюда идти некуда!

Смахнул Нелюб невольную слезу и бегом пустился воеводский наказ исполнять.

Черною тучей облегла мятежная толпа воеводские хоромы. Глухо и редко захлопали пищали стрелецкие, грозно загремел голос старого воеводы… И загорелась схватка короткая, кровавая…

Мигом мятежники смяли да перекололи стрельцов; воеводу оглушили дубиной, связали руки назад.

— Ребята, руби голову старому! — закричал казак. — Атаману Нечаю гостинец снесем.

Толпа приумолкла и понурилась.

Тут все были свои — мурашкинцы: никому не хотелось первому поднимать руку на воеводу.

— Давай я срублю, — закричал Никита Шарапов, — он меня, старый, изобидел: намедни полсотни батогов всыпал.

Не успел воевода Племянников молитву прошептать, как покатилась его седая голова на пыльную улицу…

Толпа двинулась с галденьем к волжскому берегу… А тут справа и слева то и дело новые толпы прибывают.

Словно на праздник, спешит черный люд навстречу атаману Нечаю.

Вот и Волга-матушка широкая. Ветерок осенний по ней с белой пеной похаживает. По серому небу дождливые тучи плывут…

Смотрят мурашкинцы, а уже берег весь от народа почернел. Лысковцы, видно, подогадливее были: пораньше собрались…

Шумит народ, веселится, на Волгу вниз по течению смотрит… А там уж видно: гребут, что есть силы, против быстрины разбойничьи ватаги. Слышится веселая хоровая песня, блестит оружие.

Первая подошла к берегу большая двенадцативесельная ладья. Сидели в ней казаки-молодцы, словно на подбор. На корме стоял плечистый детина в алой рубахе с позументами. Сабля с золотой насечкой, шапка с серебряным верхом, дорогой кафтан, сорванный с боярского плеча, — все говорило, что это не простой казак.

Лихо выскочил он на берег, лихо крикнул толпе:

— Здорово, братцы! С чем ждете: с боем али с миром?

— Добро пожаловать, храбрый атаман! — загудела толпа. — Милости просим, все мы твои слуги…

Поднесли атаману хлеб-соль, кланялись в пояс. И он поклонился народу…

— Глянь-ко, атаман, — крикнул высокий казаки, что в городе был, — ишь, какой тебе гостинец изготовили, голову воеводскую!

— Молодцы, ребята! — крикнул Нечай. — Как след поработали!..

Тем временем пристали и другие лодки, и вся толпа повалила в город.

С той стороны Волги глухо доносился набат.

Это отзывалась Желтоводская обитель.

II В стенах обители

Ясное осеннее утро занялось над Желтоводским монастырем. С большой колокольни немолчно раздавался тревожный набат. Отец-архимандрит велел звонарям сменяться и звонить непрестанно: «пускай-де мятежники ведают, что в обители не спят и готовы к отпору».

Еще до рассвета снарядил отец Пахомий гонца к воеводе нижегородскому Василию Яковлевичу Голохвастову, — просил поспешить к Монастырю на помощь.

В это утро успел отец-архимандрит обойти все стены монастырские. Строго осмотрел он, крепки ли запоры на воротах, не обвалилась ли где каменная ограда, и велел он раздать служкам да богомольцам оружие из кладовой монастырской, разделил их на десятки, назначил старших и благословил их всех пастырской рукой постоять за святую обитель.

Люден был монастырь. Из обительских работников, из пришлых крестьян с соседних деревень да сел набралась целая рать — человек за тысячу. Хоть и несмелые были воины, а все же отец-архимандрит уповал на Господа: авось удастся от мятежников отбиться.

Внутри старых монастырских стен, около башен и вышек, ярко пылали костры соломы и хвороста. Бурлил в котлах кипучий вар, чтоб обливать врагов, если они полезут на стену.