Из разговоров на Беломорстрое - [8]

— Ну, вот и хорошо. Мы вас слушаем, — ответил я уже как законный председатель собрания.

— Только я бы просил… — скромно заговорил Етшсеев, — так, вопросами… Можно без речи?…

Мне это не улыбалось. Но Елисеев мне нравился и я нехотя согласился:

— Ну, что же… — промямлил я. — Если так, то…

— Конечно, давайте разговаривать вопросами и ответами, — сказала Елена Михайловна. — Надоели эти совещания с речами.

— Ладно, — сказал я Елисееву, — спрашивайте!

— Вот я спрошу так, — обратился он к Михайлову. — Кушать человеку надо?

Михайлов был верен себе:

— Да я, собственно говоря, не знаю, нужно ли…

По комнате пошли смешки.

— Ну, ладно, я не буду ставить своих проблем. А для вас согласимся: кушать надо.

— Хорошо, — отвечал Елисеев. — Кушать надо. А продолжать потомство надо?

— Это еще сомнительнее… Но согласимся: надо!

— Хорошо… Животному надо или человеку?

— И животному, и человеку.

— Хорошо… А есть ли какая-нибудь разница в этом отношении между животным и человеком?

— Есть.

— Какая же?

— Человек — личность.

— Очень хорошо… Значит, в человеке кушает не животное, а личность кушает?.

Смешки по комнате возобновились, но оба разговаривающие были весьма серьезны.

— Да, конечно, — отвечал Михайлов.

— И когда человек вступает в половую связь, то это для него не просто животная жизнь, но и проблема личности?

— Конечно.

— У зверя это — физиология. А у человека, это — проблема личности.

— Согласен.

— Но ведь личность, это же…

— Свобода, вы хотите сказать? — спросил Михайлов, нахмуривши лоб.

— Да, личность там, где нельзя принудить. Необходимость исключает личность… Личность — там, где… Да… где свобода…

— Я вас понимаю, — сообразил Михайлов — Вы хотите сказать как животное, человек погружен в стихию необходимости, физической, биологической и всякой иной, но как личность, — он каждый шаг, осуществляющий эту необходимость, переживает как проблему свободы. Инстинкт пола есть у всякого животного. Но у человека каждый шаг в этой «навязанной» ему /я бы сказал/ области характеризует его личность Так, что ли?

— Так, так.

— Но я не понимаю, почему вы это считаете возражением против меня, спокойно, хотя и пасмурно говорил Михайлов.

— А это потому, что вы рассуждаете абстрактно.

— Я — абстрактно?

— Да, да! Были и есть такие, которые говорят, что пол в человеке есть только вопрос о функционировании половых желез. Но ведь это абстрактно… Этого нет… Это — абстрактная метафизика против жизни. Вы, конечно, так не думаете. Это ведь значит быть слепым, не видеть жизни. Но вот о технике вы рассуждаете именно так, слепо, абстрактно…

— Я вас не понимаю.

— Вы отрываете в человеке то, что ему «навязано», от него самого.

— Но ведь это же и есть различные вещи.

— Различные-то они — различные. Но ведь кушать, это тоже отличается от самой-то личности.

— Так неужели же все, что есть в человеке, есть проблема его личности?

— Все! Решительно все. У юноши появился пушок на подбородке: это показатель роста его личности. Человек много ест и мало ест, много спит или мало спит: это — проблема его личности. В определенный момент у человека просыпается половое влечение, которое выше его сознательных усилий. Казалось бы, при чем тут он-то сам? А, оказывается, то или иное его поведение в этой сфере есть характеристика его личности. Так же и техника. Мы ее с вами не придумывали, как не придумывали и всей нашей современной социальной обстановки. Но и техника и социальная жизнь есть проблема нашей с вами личности. За эти «навязанные» нам вещи мы, оказывается, отвечаем больше, чем за произвольно — предпринятые…

— Но как же это может быть? — недоумевал Михайлов.

— Я ничего не понимаю. Либо я сделал что-то, — тогда я за это отвечаю. Либо я этого не делал, — тогда по какому праву от меня требуется ответ? Ведь это же во всех юридических учебниках написано. Как я могу отвечать за режим, который тысячу лет существовал до меня?

— Абстрактно-с, — повторил свое Елисеев, — абстрактно рассуждаете. Тут-то и видно, что юриспруденция не есть жизнь.

— А что же такое жизнь? — запальчиво спросил Михайлов. Елисеев опять нервно погладил себя чуть-чуть дрожащей рукой по голове и ответил:

— Жизнь, это — самопорождение. Да. И сладострастное самопорождение.

— Ну, и?..

— А, значит, и ответственность.

— За чужие грехи?

— За весь мир.

— Но тогда возможно, что я ответственен за то, чего я никогда и в глаза не видал и о чем не имею никакого представления?

— Не возможно, а так оно и есть. Наибольшая ответственность у нас за то, чего мы и сами не знаем.

— Но ведь это же нелепость! — вскричал Михайлов, чуть-чуть раздражаясь.

— Такова жизнь, — сдержанно и по обычаю скромно отвечал Елисеев.

— Позвольте, вы сказали, самопорождение. Я этого не понимаю. Почему самопорождение?

— Мир существует?

— Мир?

— Да, мир, вселенная — существует?

— Я этого не знаю.

— Как, вы этого не знаете?

— Я этого не знаю.

— А земля, солнце, луна — существуют?

— Как будто.

— Но тогда и мир существует?

— А разве земля, это — мир?

— Земля — не мир.

— Но ведь и луна, и солнце тоже еще не мир?

— Да, но это часть мира.

— Часть мира, но не целый мир. Иначе пуговица будет всем костюмом.

— Хорошо, — нетерпеливо отвечал Елисеев. — Вообще-то что-нибудь существует или нет?