— Соли вы не кладете? спросилъ я.
— На собольковъ не кладемъ, отвѣчалъ мнѣ печникъ: а нa снѣтковъ кладемъ, фунтовъ по 5 на печь; а захочешь получше, то и 12 положишь. Только, когда снѣтковъ сушишь — печи не закрываешь; снѣтковъ труднѣй сушить; надо умѣлому. Собольковъ перевернешь раза два и хорошо; а тѣхъ надо знать, когда и какъ повернуть.
Печникъ засыпалъ остальныя пять печей; Алексѣй Ѳедоровичъ сварилъ уху; изъ дровъ и заслонки сдѣлали столъ: и всѣ, перекрестясь, сѣли за этотъ столъ. Я забылъ сказать, что женщины, убравъ рыбу, вымыли внутри лодку и уѣхали, захвативъ съ собой рыбы. Послѣ ужина Алексѣй Ѳедоровичъ постлалъ мнѣ на берегу рогожку и я завалился спать.
Проснувшись на другой день, я пошелъ къ печи. Въ сараѣ было много народу, потому-что въ этотъ день не ѣздили на озеро; хозяинъ съ жерникомъ поѣхали въ городъ продавать рыбу, которую наловили ловцы послѣ нашего отъѣзда къ печамъ, какъ мнѣ сказывали, мѣръ 6, не больше; они эту рыбу не стали сушить, а положили продать и деньги раздѣлить, былобъ чѣмъ праздникъ встрѣтить. Около печей въ сараѣ спали три дѣвки-ловца, съ которыми молодые парни-ловцы шутили: будили ихъ, дѣлали имъ громко предложенія, не совсѣмъ цѣломудренныя. Въ заднемъ углу сарая разсказывалъ старикъ-ловецъ другому ловцу, что значитъ постъ, въ особенности пятница.
— „Знаешь ли ты: кто 12 пятницъ — говорилъ онъ, — ни чѣмъ не оскоромился, тому всѣ грѣхи, сколько ни на есть, всѣ прощены будутъ, и на томъ и на этомъ свѣтѣ.
— Этимъ не спасешься! возразилъ другой: надо Богу больше молиться.
— какъ будешь молиться, отозвался старикъ. (Надо вамъ сказать, что старикъ этотъ былъ себѣ такъ, благой; не состоящій ни въ какой должности, пришедшій неизвѣстно за чѣмъ, и уходившій неизвѣстно куда.) Этимъ однимъ, продолжалъ онъ, что будешь ходить въ церковь, да молиться безъ усердія — мало возьмешь; а воть я вамъ скажу, мои родненькіе, вотъ что: былъ-себѣ одинъ мужикъ — такъ-себѣ; отъ роду тотъ мужичокъ и въ церковь не ходилъ, Богу не маливался; разъ пришелъ въ церковь, Богу помолился на святой недѣлѣ, да и навѣки свою душеньку спасъ…. Какъ будешь молиться!
Мой Алексѣй Ѳедоровичъ успѣлъ вскипятить чайникъ, заваритъ чай, устроитъ чайный столикъ. Онъ пригласилъ меня; я въ свою очередь пригласилъ печника.
— «Какъ Богъ дастъ родъ снѣтку, — заговорилъ печникъ: бабы, случается, весной рѣшетомъ ловятъ около Загорицъ, немного повыше отсюда, по правому же берегу Великой.
— Когда сушка идетъ лучше? спросилъ я печника.
— Съ первины, осенью, снѣтокъ жирный; положишь въ печь — стекаетъ, да и ссыхаетъ: съ двухъ мѣръ одна выходитъ; стало утирки (потери) много бываетъ, а весной снѣтка сушишь — съ прибавкомъ выходитъ: положишь четверикъ — полгарица прибытку будетъ. Снѣтка труднѣй сушить, чѣмъ хохлика; а какъ другой разъ привезутъ много — просто совсѣмъ смаешься; въ большомъ запасѣ, да коли оба жерника знающіе — много наловятъ.
— Зимой два жерника?
— И зимой и лѣтомъ бываетъ по одному, бываетъ и по два, какъ случится, — отвѣчалъ печникъ: большой запасъ — два жерника; малый запасъ — одинъ!…
— Который же старше?
— А оба старшіе, — отвѣчалъ тотъ: всякъ на своемъ крылѣ; сойдутся вмѣстяхъ, вмѣстяхъ и совѣтуютъ. Жерникь великое дѣло; бываетъ: хозяинъ запаса за ловца, а работникъ за жерника, коли у работника въ головѣ больше, чѣмъ у хозяина: такъ на лову хоть какъ ругай жерникъ хозяина, тотъ слова не смѣетъ сказать. Случается — побѣднѣй народъ скопляется, такъ ставятъ всѣ по частинкѣ, а все-таки слушаютъ только двухъ жерниковъ.
— У котораго жерника бываетъ больше гребцовъ? спросилъ я у Алексѣя Ѳедоровича.
— Который подъ вѣтромъ — тому меньши, отвѣчалъ онъ, а который идетъ на вѣтеръ — тому больше надо.
Въ это время подошелъ къ намъ старый ловецъ, толковавшіи о постѣ по пятницамъ: ему тоже Алексѣй Ѳедоровичъ налилъ стаканъ чаю.
— Зимній ловъ лучше, сталъ онъ говорить: зимою, пока еще снѣгъ не палъ на ледъ, сквозь ледъ все видно; вотъ сдѣлаютъ пролубь, запустятъ запасъ и станутъ тянуть къ корыту [13]; станутъ тянуть занасъ полегонечку, а жерникъ ляжетъ ничкомь на ледъ. Нѣтъ снѣтка — жерникъ лежитъ смирно; станетъ показываться снѣтокъ — жерникъ станетъ подыматъ ногу; подыметъ и опуститъ, подыметъ и опуститъ; а какъ много попадетъ снѣтка — ногу подыметъ и не опускаетъ; закричить — чтобъ тянули запасъ проворнѣй, кричитъ, ругаетъ! Тогда и ребятамъ веселѣй тянуть; тянутъ, кричатъ: „тяни, ребята, тяни! у жерника нога въ стояченьи. Знамое дѣло, снѣтка много — тянуть надо сильнѣй: не то снѣтокъ уйдетъ.
— При ловцѣ скажи-ко ты про зайца или лисицу, сказалъ мнѣ, смѣясь, Алексѣй Ѳедоровичъ.
— Отчего не сказать? вѣдь ты говоришь?
— Я человѣкъ старый, — отвѣчалъ онъ: меня тронуть не посмѣютъ; а ты не говори; ловцы за это сердятся гораздо: дурная примѣта; да къ тому жъ у насъ дурнаго ловца заячникомъ дразнятъ. Кому надо сказать заяцъ — назови — кривень; надо сказать лисица — говори — хвостуха; тогда ничего.
— А вотъ было, братцы мои, смѣху, сказалъ молодой бѣловолосый, съ самою добродушною физіономіей, ловецъ, который, прислушавшись къ нашему разговору, подошелъ къ намъ: вотъ было смѣху: пришелъ на тони къ намъ со Звѣнковца Ванька Карышъ