Из Псковской губернии - [7]
Побалякавъ еще немного, мы съ Алексѣемъ Ѳедоровичемъ простились и поѣхали къ Опскову (Пскову).
— Вотъ здѣсь былъ городокъ, сказалъ мнѣ Алексѣй Ѳедоровичъ, указывая на лѣвый берегъ Великой, когда мы немного проѣхали погостъ Устье и Назимовскую гору.
— Чей же такой городъ былъ?
— Говорятъ — царицы Ольги, отвѣчалъ онъ: да тому быть нельзя.
— Почему же?
— За что [15], а за то: этотъ берегъ (западный) весь край забранный; да и этотъ (восточный) пустой былъ. На нашей сторонѣ былъ Сороковой боръ, и въ томъ бору жилъ вольный народъ: холопъ бѣглый, такъ — какой грѣшникъ (преступникъ).. Забѣгутъ въ какую деревню: прикажутъ пиво варить; а не то — грабить… Бывало, поймаютъ которыхъ — вѣшать… Бабка моя жила 120 лѣтъ, сама видѣла висѣлицу въ Чертовомъ Ручью, что для такого народу была сдѣлана — Воина была частая: то Шведъ подойдетъ, то Литва, то Нѣмецъ изъ-подъ Риги; пройдутъ, да вплоть до самаго Опскова и вычистятъ; ну, до Опскова вычистятъ, а въ самый Опсковъ ни разу никто не входилъ, ни одинъ злодѣй. А остатняя война Шведская: дошелъ Шведъ до Печоръ — да и полно! А прежде Литовскій царь Баторій подступалъ: на Терёхѣ въ монастырѣ Пантелеймоновомъ шатры разбивалъ; въ Лыбутѣ, 17 верстъ вверхъ по воды, прямо переправлялся со всею своею силою.
— Лыбута [16] городъ или село?
— Нѣтъ, просто деревня.
Надо замѣтить, что здѣсь погостами называютъ села, селомъ — сельцо, т. е. гдѣ есть барскій домъ; а деревнею — гдѣ нѣтъ ни церкви, ни барскаго дома.
— Только эта деревня знатна гораздо за тѣмъ: въ той деревнѣ Лыбутѣ родилась царица благовѣрная Россійская Ольга; родилась она въ крестьянскомъ званіи и была перевозчицей; а за тѣмъ, что гораздъ изъ себя красавица была, да и гораздъ хитра была — царицей сдѣлалась, а тамъ во святыя вошла.
— Какъ же такъ это случилось?
— А вотъ слушай: съ первоначалу жизни, немного по послѣ была, какъ сказано, Ольга крестьянка перевозчицей въ Лыбутѣ. Разъ перевозитъ она князя Всеволода…
— Какой такой князь Всеволодъ?
— Всеволодъ, да и Всеволодъ — не знаю… Увидаль Всеволодъ Ольгу и помыслилъ на Ольгу; а этотъ князь былъ женатъ. Сталъ тотъ князь говорить Ольгѣ, а Ольга ему на тѣ его на пустыя рѣчи отвѣтъ: „Князь! зачерпни рукой справа водицы, изпей!“ Тотъ зачерпнулъ, изпилъ. — „Теперь, говоритъ Ольга, теперь, князь, зачерпни слѣва, изпей и этой водицы.“ Князь зачерпнулъ и слѣва водицы, изпилъ. — „Какая же тутъ разнота: та вода и эта вода?“ спрашиваетъ Ольга у князя. — „Никакой тутъ разноты нѣтъ, говоритъ князь: все одна вода.“ — „Такъ, говоритъ Ольга, что жена твоя, что я, для тебя все равно.“ Князь Воеволодъ зардѣлся, замолчалъ и отсталъ отъ Ольги. Да и много она князей перевела: котораго загубитъ, котораго посадитъ въ такое мѣсто — говорятъ тебѣ: гораздъ хитра была. Спустя сколько времени Ольга пошла за князя замужъ, только не за Всеволода, а неизвѣстно за какова. Тогда много князей было, и всякій своимъ царствомъ правилъ, а всѣ между собой родня были и всѣ промежъ себя воевали: хотѣлось всякому у другова царство его отнять. Пошолъ войною на мужа Ольгинова его двоюродный братъ, да и убилъ его. Убилъ мужа Ольги, да и прислалъ къ ней пословъ мириться: только Ольга которыхъ посадила за столъ обѣдать, да и приволила ихъ въ волчью яму, что подъ тѣмъ столомъ вырыта была; а которыхъ зазвала въ баню, а тамъ обложила баню хворостомъ, да и сожгла всѣхъ, а послѣ самаго ихъ князя убила, на его царство сѣла и стала двумя царствами править. Прошло сколько времени, поѣхала Ольга въ Царь-городъ къ тамошнему царю въ гости. Какъ увидалъ ее тамошній царь — „Выходи, говоритъ, за меня замужъ!“ Ну, а Ольгѣ какая неволя была идти замужъ? Сама себѣ царица! а выйди замужъ: мужъ глава женѣ. — „Ты, говорить Ольга, православный, а я поганая (она тогда не крестимшись была), такъ мнѣ не приходится за тебя идти.“ — „Ну, такъ крестись,“ говоритъ царь. — „А ты будь моимъ крестнымъ! — Хорошо!“ говорить. Перекрестилась Ольга, приняла крещеную вѣру. — „Теперь давай вѣнчаться, Ольга,“ говоритъ царь. А Ольга ему:- „Нельзя — ты мой крестный!“ Такъ и провела.
— Грозный царь Иванъ былъ здѣсь? спросилъ я, когда тотъ, кончивъ разсказъ про Ольгу, замолчалъ.
— Какъ же, былъ, отвѣчалъ Алёксѣй Ѳедоровичъ: сколько разъ былъ! про два раза-то и я знаю.
— Разскажи пожалуйста, какъ это было.
— Первый разъ царь Грозный пріѣзжалъ: Новогородцы нажаловались. Опсковъ тогда былъ не особая губернія, какъ теперь; а была тогда все одна Новгородская. Царь за какую-то заслугу сдѣлалъ Опсковъ — губерніею, а Новогородцы послали войско — опять принести Псковичей подъ свою волю. Только Псковичи такого звону задали Новогородцамъ, что тѣ насилу ноги уплели. Видятъ Новогородцы, что сила не беретъ, послали Грозному сказать: „Псковичи, молъ, бунтуютъ.“ — А какой тутъ бунтъ?! Ну цари, разумѣется, этого не любятъ; Грозный распалился гнѣвомъ, поѣхалъ къ Опскову; не доѣхалъ Грозный царь до Опскова за 6 верстъ, становился онъ въ Любятовѣ. Прослышали Псковичи, что Грозный царь пришелъ подъ Опсковъ громить Опсковъ и стоитъ въ Любятовѣ, съ полуночи зазвонили въ колокола къ заутрени: Бога молить, чтобъ Богъ укротилъ сердце царево. Грозный царь тогда былъ заснумши въ Любятовѣ; какъ ударили въ большойколоколъ, царь вздрогулъ и проснулся. — „Что такое? говоритъ:- зачѣмъ такой звонъ?“ — „Псковичи Бога молятъ, говорятъ ему, чтобъ Богъ твое царское сердце укротилъ.“ Поутру Микола Христоуродливый велѣлъ всѣмъ, всякому хозяину, поставить противъ своего дома столикъ, накрыть чистою скатёрткою, положить хлѣбъ-соль и ждать царя. Попы въ золотыхъ ризахъ, съ крестами, образами, съ зажженными свѣчами, народъ — общество, посадники, пошли встрѣчать Грознаго, и встрѣтили у Петровскихъ воротъ. Только показался царь Иванъ Васильевичъ, откуда ни возьмись Микола Христоуродливый, на палочкѣ верхомъ, руку подперъ подъ бокъ, — прямо къ царю. Кричитъ: „Ивашка, Ивашка! ѣшь хлѣбъ-соль, а не человѣчью кровь! ѣшь хлѣбъ — хлѣбъ-соль, а не человѣчью кровь! Ивашка, Ивашка!“…. Царь спросилъ про него: — что за человѣкъ? — „Микола Христоуродливый“, ему сказали; царь — ничего — проѣхалъ прямо въ соборъ. А Микола Христоуродливый заѣхалъ, все на палочкѣ верхомъ, заѣхалъ впередъ; только царь съ коня, а Микола: „Царь Ивань Васильевичъ! Не побрезгай моими хоромами: зайди ко мнѣ хлѣба-соли кушать“ — а у него была подъ колокольнею маленькая келейка. Царь пошелъ къ нему въ келью. Микола посадилъ царя, накрылъ столъ, да и положилъ кусокъ сыраго мяса. — „Чѣмъ ты меня подчуешь! крикнулъ Грозный-царь:- Какъ ты подаешь мясо: теперь постъ (а тогда былъ постъ или пятница — не знаю); да еще сырое! Развѣ я собака?“ — Ты хуже собаки! крикнулъ на царя Микола Христоуродливый: хуже собаки!.. Собака не станетъ ѣсть живаго человѣчья мяса, — ты ѣшь! Хуже ты, царь Иванъ Васильевичъ, хуже собаки! Хуже ты, Ивашка, хуже собаки!“ Царь затрепенулся, испугался и уѣхалъ изъ Опскова ни какого зла не сдѣламши!
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.