Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936 - [60]

Благоволите усмотреть в этом далеком воспоминании, которое я комментирую, выражение чувств, которые волновали меня при чтении вашего письма, особенно его окончания.

Как и вы, я буду делать различие между политическим вопросом и личным вопросом. По первому пункту вы совершенно правы, считая, что основное, что доминирует над всем, – это необходимость дать программу радикальной партии, что ваша армия не должна искать союзов, что они придут сами. Вы также правы, упрекая тех, кто пишет мне о своих полунедовольствах, в том, что они не выступили решительно перед съездом или в комиссиях в поддержку своих идей. Но вы ведь знаете людей, не так ли?.. Кроме того, это мелочь. Важно то, что наша программа выглядит как призыв к части «Национального блока». Именно так поняли это умеренные газеты вроде «Тан», которые засыпали партию своими комплиментами за ее умеренность, сдержанность и пр…. И вот, с другой стороны, «Союз экономических интересов»[71] намечает сближение с нами. В сущности, я превосходно вижу их тактику; в этой «деловой» среде, которую я хорошо знаю, чувствуют, что «Национальный блок» потерпел провал; они ищут новую организацию, которая заменила бы его и которой не прочь уступить месиво из антиклерикализма и смутных социальных законов, от которых потребуют только одного – уважения к грабительским контрактам, вырванным у государства, и сохранения, если не расширения, фактических монополий. Такова опасность, которую я вижу. Я уверен, что оказываю услугу вам и партии, указывая на нее.

Теперь о личном вопросе. Он связан с политическим вопросом. В самом деле, вы очень любезны и, по-видимому, с полным основанием зачисляете в мой актив Агадир и подоходный налог. Именно в силу этих двух актов, которыми я горжусь, я придерживаюсь левой ориентации. Но когда меня пытаются как бы устранить, когда, выражаясь точнее, печать выводит из моих слов, толкуемых вкривь и вкось, из неясных инцидентов заключение, будто партия, к которой я принадлежал, хочет меня ликвидировать, все приходят к выводу, что радикалы «образумились», как выражаются реакционные органы печати. Мне кажется необходимым выяснить и этот вопрос.

Как? Я вам сказал, мой дорогой председатель, что полагаюсь на вас в этом деле. Интервью? Выступления в различных городах страны, где вы говорили бы об Агадире и подоходном налоге? Выступления в палате более деликатны, насколько я понимаю. Наконец, может быть, резолюция радикальной группы! Вот вам целая гамма, на которой вы можете играть, выбирая, разумеется, подходящий момент.

Вы мне говорите о Марсельской резолюции и спрашиваете меня, хочется ли мне лучшего. Вы предлагаете мне свободно высказаться. Ну что ж, откровенно говоря, я считаю, что резолюция хорошо составлена, но ее недостаточно. Мне кажется, что, констатировав гнусный характер секретных процедур, отказ от справедливого рассмотрения дела, обусловленный дополнительным вопросом, нужно было вынести решение, что радикальная партия считает подобные приговоры несостоятельными и недействительными и поручает своему бюро найти средства для их аннулирования. Вы понимаете, что, когда в Маконе я говорил вам, что требовал акта, приостанавливающего срок давности, я использовал образное выражение. Я хотел сказать, что не требую агитационной кампании, но хотел бы, чтобы на каждом съезде отмечали, что от меня не отказываются. В моем представлении с течением времени протесты должны были усилиться, а не ослабнуть.

Хотите, чтобы я высказался до конца? Я не могу без горечи констатировать, что съезд радикалов горячо принял сторону Марти, человека коммунистов, тогда как я… Если бы я принадлежал к крайне левой, я был бы уже назначен генеральным советником или муниципальным советником в двадцати трех местах; газеты были бы переполнены протестами; съезд радикалов рычал бы… Но я имею несчастье быть человеком правительственным, осужденным за истинные или ложные разговоры (?), обрывки бумаг, составленных мною, которых никто не читал… Вы понимаете меня, не правда ли, и не сердитесь на меня за то, что я высказал вам свою мысль до конца. Доверие, которое вы мне оказываете, порождает взаимное доверие. Я с вами говорю от чистого сердца и буду поступать так дальше. Искренне ваш Ж. Кайо.

Прилагаю статью из «Журналь де Кан» от 9 декабря: она проиллюстрирует вам часть той кампании, которую ведут против меня в моей области. Я не знаю, кто этот г-н Ленуар; и брезгую узнать, кто такой Олибриус. Но не кажется ли вам, что пора положить конец этим выдумкам, этим извращениям истины, которые вызывают у меня в памяти методы сенатора Пере? Допустите ли вы, чтобы меня раздирали на части таким образом? Ведь нет же, правда?»

23 декабря 1922 года г-н Жозеф Кайо снова пишет мне из Аркашона:

«Мне было бы несколько затруднительно ответить на ваш вопрос, если бы вы не облегчили мне это дело, сказав так любезно о «свободе, делающей честь нашим отношениям».

Прежде всего я хотел бы сказать вам, что хотя на мне и не лежит больше обязанность руководить великой партией, во главе которой вы стоите и должны оставаться, я тем не менее понимаю всю ответственность, лежащую на вас. Я сознаю все трудности, с которыми вы сталкиваетесь, и счел бы неблаговидным хоть в какой-либо мере увеличить их. Но разве мы не договорились в Маконе, что партия, одному из вождей которой недостойным образом нанесли удар, должна либо выбросить его на свалку, либо защищать «unguibus et rostro»