Из прошлого - [74]

После вкусного завтрака мы вместе с заведующей здравотделом Шараповой на бричке, запряженной двумя слабыми конягами – единственном транспорте всей медицины района, поехали в Надушиту. Наш ездовой Василь, молодой, почти еще мальчик, молдаванин в черной дырявой шляпе, погонял голодных лошадей, прикрикивая на них: «Но, Роза! Но, Монастырь!» Так странно их звали. Солнце заливало не по-майски жаркими лучами высохшие поля. Молдавия уже второе послевоенное лето переживала тяжелую засуху. Растрескавшаяся, как от ран, земля, редко взошедшие колосья среди чертополоха жаждали дождя. Разрушенные войной деревни, неурожай, голод – такой предо мной предстала цветущая Молдавия. Говоря об этом, моя спутница будто оправдывалась и сочувствовала мне, что я прибыл сюда в такое неудачное время.

Наши лошади из последних сил преодолели изрядно высокую горку, и мне открылся пейзаж большого села, расположенного, как в колыбели, между двумя горами. Это была Надушита. Опустевшие, притихшие улицы, бледные иссохшие лица ребятишек с большими голодными глазами за стеклами окон, частые столбы с крестами – это все производило тяжелое впечатление при въезде в село.

Наш «экипаж» остановился у ступенек деревенской амбулатории. «Вот это наше поместье», – сказала мне мой шеф. Нам навстречу вышел местный фельдшер, молодой здоровый молдаванин, не знавший ни слова по-русски, но Шарапова почти свободно говорила по-молдавски и представила меня ему. Амбулатория занимала несколько красивых просторных комнат. Раньше здесь жил зажиточный крестьянин, который после войны уехал к немцам. Комнаты были пусты, кроме столика и пары табуреток – почти ничего.

Мы вошли в боковую дверь – в нос ударил отвратительный запах человеческих экскрементов и алкоголя. Моим глазам открылась печальная картина: грязная, в полном беспорядке комната, в большой деревянной кровати – длинная, до костей исхудавшая женщина, смотрящая на нас равнодушными глазами с широко раскрытыми зрачками. Это была Алла Ивановна. Шарапова мне еще по дороге рассказывала, что когда-то она была женщиной редкой красоты. Во время войны, когда румыны оккупировали Бессарабию, Алла Ивановна пережила личную трагедию и очень скоро после этого начала скатываться в пропасть… Еще нестарая женщина, на грязных подушках с распатланными волосами, она производила впечатление высохшей старухи. Шарапова ей сообщила, что я прибыл на работу на ее место, но Алла Ивановна лишь кивнула головой, что должно было означать, что ей все равно. На этом наша первая беседа закончилась.

Как хозяин поместья, я выбрал себе для жилья комнату по вкусу. Но, так как кроме четырех стен там ничего не было, я принял приглашение фельдшера поселиться у него. В моей памяти запечатлелся первый вечер в Надушите. После того, как моя начальница уехала в Дрокию, я себя почувствовал осиротевшим. Я не знал куда деться и пошел шататься по улицам, знакомиться с местными достопримечательностями. Начало уже темнеть, когда до моего слуха донеслись звуки музыки, среди которых выделялся барабан. Я пошел в направлении звуков, и дорога привела меня к деревенской площади, где на самом видном месте стояло старое деревянное одноэтажное здание, похожее больше на огромный сарай, но флаг на крыше и вывеска над входом свидетельствовали, что это клуб. Я встал в стороне, наблюдая, как в широко раскрытые двери устремляются молдавские парни в помятых черных шляпах и девчата в разноцветных косынках на голове.

Я не выдержал и вошел в клуб. Моим глазам открылась замечательная картина: молодые люди, между ними взрослые, все бледные, с черными горящими глазами, грязными босыми ногами с остервенением отбивали на качающихся досках пола такт молдаванески[36]. Оркестр, состоявший из скрипача, кларнетиста и барабанщика, разошелся во всю и своей игрой увлек в общем экстазе танцующих. Мне, ошеломленному, казалось, что это всё во сне: голодные, грязные юноши и девушки словно бросали вызов судьбе. Забыв все свои страдания, они ликовали здесь как победители… До сегодняшнего дня я не могу забыть эту картину. Когда танец закончился, все тяжело отдышались и вытерли лица, словно после изнурительной работы. Лишь теперь они обратили свои взоры в мою сторону и начали шушукаться. Я ушел из клуба в приподнятом настроении от только что увиденного. Я так явственно почувствовал силу жизни. В ту ночь я долго не мог заснуть.

В Надушите я задержался ненадолго. Через неделю или две меня перевели работать в Дрокию вместо местной докторши Александры Павловны, уехавшей в Одессу на курсы усовершенствования, и я остался единственным врачом в районном центре, представлявшим все отрасли медицины, начиная от терапии, педиатрии, дерматологии и кончая судебно-медицинской экспертизой.

Трудился я день и ночь без всякого графика. Довольно часто после тяжелого дня работы, лишь только приляжешь, стучат в окно: в соседнем селе нашли убитого, и я обязан вместе со следователем выехать туда. Утром меня уже ждала целая толпа больных в переполненном коридоре амбулатории. Кроме того, что мой опыт медика был ничтожен, я не знал ни слова по-молдавски и ориентировался при обследовании больных в основном по их жестам. Правда, мне помогал местный фельдшер Ефим Никифорович Колдаре, понимавший немного по-русски. Он помогал мне не только как переводчик, но нередко и в медицинских вопросах. Это был опытный фельдшер лет сорока, учившийся в Яссах. В то время как Ефим Никифорович служил в Советской армии, его жена и дочь в конце войны подались с отступающими румынами в Румынию. Таким образом, он остался без семьи. Хотя он был старше меня, мы с ним подружились. Он меня учил молдавскому языку, я его – русскому. Мы также с ним вместе гуляли, когда выдавалась свободная минута, и беседовали на разные темы. Кроме того, я учился у Ефима Никифоровича обращению с медицинской техникой, в которой он разбирался, я бы сказал, виртуозно. Со своей стороны я ему объяснял некоторые теоретические вопросы, к которым он проявлял большой интерес. Ефим Никифорович пользовался у местного населения авторитетом профессора. Больные молдаване свято верили в магическую силу уколов, и в этом отношении Колдаре не имел себе равных. Подтянутый, в коричневом выутюженном костюме, с идеально чистым стоячим воротником, при галстуке, он гордо шагал по улицам райцентра, и каждый с почтением снимал перед ним шляпу.