Из прошлого - [75]

Дрокия славилась болотами, которые появлялись после малейшего дождика. Мои ноги с характерным чмокающим звуком тонули в черной грязи и, пока я доходил из своего дома до амбулатории, я оказывался весь в грязи, заляпанный до самой шеи – стыдно было перед больными, ожидавшими меня. Ефим Никифорович при любых обстоятельствах на работу являлся в чистых калошах, словно он шел не пешком, а летел. Меня всегда удивляло, как ему это удается.

Первое время я ночевал на диване в амбулатории, но вскоре перебрался жить к хозяину района, председателю райисполкома Андрею Алексеевичу Самозванкину. Это был человек лет сорока, недавно демобилизованный из армии и еще не расставшийся с офицерским мундиром. В Дрокию он прибыл в одно время со мной, семью он пока оставил на Урале, и, как и я, вел холостяцкую жизнь. При посещении нашей амбулатории, узнав, что я без жилья, он пригласил меня к себе. Андрей Александрович занимал просторный одноэтажный дом из четырех комнат. Одну из них с окнами, выходящими в великолепный немного запущенный сад, он выделил мне. Эта комната была для меня оазисом во время моих немногих свободных часов, которые я проводил, сидя над медицинскими книгами или романами Толстого или Достоевского. Сад в серебристом свете полной луны наполнял мою душу сладкими мечтами и светлыми желаниями молодости. Меня радовало, что с каждым днем я приобретал все больше опыта в своей работе. Все явственней чувствовал, что моя помощь важна людям в их страданиях и с внутренним удовлетворением воспринимал благодарные взгляды моих пациентов. Трудно забыть один эпизод, когда бедный крестьянин, желая отблагодарить меня за помощь, вынул из-за пазухи початок кукурузы – все имущество голодного человека – и протянул его мне…

Нередко я оказывался в тупике при постановке диагноза, особенно у детей. Не с кем было посоветоваться, я был предоставлен сам себе. Помогала мне, должно быть, интуиция и моя беспокойная натура, благодаря которой каждый неясный случай заставлял меня до глубокой ночи рыться в моих талмудах… После каждого своего провала, который не минует молодого медика, я сильно переживал и разочаровывался в своих знаниях.

В конце лета вернулась с курсов Александра Павловна, и мне предстояло возращение в Надушиту. Я начал было даже упаковывать свои пожитки с книгами, как для меня пришла путевка на курсы специализации по дерматовенерологии в Одессу.

Дрокийские медики, с которыми у меня установились теплые отношения, проводили меня 1 сентября на поезд «Черновцы – Кишинев». Настроение у меня было приподнятое. Во-первых, осуществилось мое желание специализироваться в дерматовенерологии, во-вторых, мне хотелось познакомиться с городом Менделе Мойхер-Сфорима, о котором я был много наслышан.

Одесса. Свадьба

Когда поезд остановился на станции, и я уже простился со своими провожатыми, я вдруг увидел высокого худого парня с хорошо знакомым лицом. С котелком в руке он бежал к колонке с водой и натолкнулся прямо на меня. От неожиданности и радости мы вскрикнули и обнялись. Это был мой институтский друг Жора Оснос, который со своим отцом-профессором и своей черновицкой невестой (Бетей ее звали) ехал из Черновиц в Одессу к матери. Узнав, что я также еду в Одессу, он пришел в восторг и буквально втащил меня к себе в купе.

В Одессе я остановился в общежитии на Молдаванке недалеко от Еврейской больницы. Учеба в клинике имени Главчеса увлекла меня. Старая профессура была французской школы, и наши лекции проходили на высоком уровне. Мои учителя профессора Фельдман, Феркель, Ландау, Литвал, Лейтес своей эрудицией и глубокими знаниями оставили след в моей профессии и душе на всю жизнь.

Вечера в Одессе я проводил со своими институтскими друзьями еще с Фрунзе, которых было здесь немало и которых я здесь очень скоро разыскал. Каждый из них хотел меня познакомить с девушкой, хотел меня сосватать. Это было вполне естественно: прибыл в Одессу молодой доктор, порядочный парень уже в годах (около 28 лет), просто грех не женить его. Правду говоря, мне самому уже надоела моя холостяцкая жизнь, но я был изрядно разборчив и, кого бы мне не сватали, а сватали меня почти каждый день, не сдавался – девушки мне не нравились. И не потому, что я был такой гордый, наоборот, по натуре я человек весьма скромный, но связать свою жизнь просто так, потому что, в конце концов, надо жениться, – это было не в моем характере. Так прошло почти два месяца, и мои друзья потеряли какую-либо надежду меня женить.

Но как говорят у евреев – бог сидит сверху…

20 октября 1946 года вечером я пошел к своему другу Жоре Осносу, с которым встретился на станции Дрокия и с которым вместе приехал в Одессу. Вместе с матерью Софией Григорьевной он жил в двух красивых комнатах на улице Островидова, 65, возле консерватории, но, так как ему не удалось устроиться в Одессе на работу, он собирался поехать в Черновцы к отцу, заведовавшему кафедрой в медицинском институте. Я предложил Жоре пройтись по городу, но Жора сказал, что к нему сейчас должны зайти две знакомые девушки и попросил меня задержаться.

Не прошло и полчаса, как позвонили в дверь, и в комнату вошли с веселым заразительным смехом две молодые красивые девушки. Жора меня представил, затем поставил на стол патефон. Я никогда не был танцором, скорее всего из-за своей скромности, но когда по комнате поплыли звуки танго, неудобно было не пригласить к танцу девушек. Но перед этим мать Жоры, словно Брайнделе-козак