Из прошлого - [13]

Что касается одежды, то, кроме того, что она не располагала материальными возможностями, она была донельзя скромна и никогда не стремилась к красивым дорогим вещам, к тому, чтобы украшаться и «показать себя». Мне кажется, что в этом случае она бы потеряла свой вид. Она также была равнодушна к предметам роскоши, дорогим вещам. Ей очень мало требовалось, и это ее отличало от многих женщин, над которыми она стояла значительно выше в своих духовных потребностях и, мне кажется, этим гордилась сама перед собой. Должен признаться, что, начиная с детства и до последних лет жизни моей матери, мне было очень приятно слушать, как везде, где бы моя мама ни показывалась, все вокруг с восхищением говорили: «Какая красивая у тебя мать». Я сам не мог привыкнуть к ее красивому облику и, когда мне приходилось видеть, слышать или читать о красивых женщинах, я их всегда сравнивал с моей мамой, и всегда мой выбор был в пользу последней.

Моя мать была исключительной рассказчицей. Любой рассказ, любая история, пусть она будет из ее детства, юности или просто какая-нибудь новость, событие из ежедневной жизни, не говоря уже о многочисленных народных сказках, которые она рассказывала, начинал играть в ее изложении особыми красками. Она поражала не только одним искусным талантом художника. При этом она не меньше выражала своими умными глазами и мимикой, чем речью, которая была пересыпана настоящими драгоценными камнями народной мудрости и юмором. У меня осталось несколько рассказов, которые я записал исподтишка на магнитофонную ленту. Это чистые изумруды для тех, кто разбирается в этом. В каждую годовщину смерти моей мамы, при свече, с затаенным дыханием я слушаю ее голос и несравненную интонацию. Она сидит напротив меня, как живая, и мне так хорошо.

Когда я говорю об этой реликвии – мне приходит на память вся история, как я записал ее голос. Это было осенью 1964 года. Я – старший офицер Советской армии – уже жил тогда с моей семьей в городе Камышине, что на Волге. Моя мать жила одна в Харькове в маленькой комнатке на четвертом этаже, куда она еле добиралась на своих больных ногах. Мы уже не виделись с ней пару лет и соскучились один по другому. Как ни тяжело для нее это было, мама стремилась приехать в гости к своим детям и внукам, освежить немного свою душу, как она мне писала. Мы с ней договорились, что мой брат в Харькове посадит ее в вагон, я выеду ей навстречу в Волгоград, где сниму ее с поезда и вместе мы поедем потом в Камышин. Поезд прибыл в Волгоград поздно вечером, и я встретил мать в тяжелом состоянии. Она, возможно, в пути отравилась несвежими продуктами и ее сильно тошнило. Она была бледна и слаба. Я был в замешательстве и не знал как действовать: остаться ли с ней в чужом городе на ночь, или отправиться в речной порт, откуда должен был через час отплыть корабль в Камышин? Я отважился не без труда на последний вариант. Через 15 минут такси нас привезло в порт, и мы заняли наши места в каюте первого класса на роскошном корабле. Возможно, что к этому времени маме само собой стало немного легче, но как только она взошла на корабль, она тотчас же воодушевилась грандиозным сооружением – первый раз в жизни она очутилась на корабле, и когда она прилегла на диван в нашей каюте, она с улыбкой в глазах произнесла: «Ну да, к этому ведь дочь Гедальи-капцана не привыкла». Я очень волновался, как мама в таком состоянии, в каком я ее встретил, перенесет путешествие по Волге, которая не всегда является спокойной рекой и имеет свои капризы. Я пустился на хитрость и начал «заговаривать зубы», рассказывая маме о мировых событиях, по которым она в своей одинокой жизни проголодалась. И я попал в самую точку. Я ни на йоту не придумываю, она даже не заметила, как корабль вышел из порта, и, когда она меня невзначай спросила, скоро ли мы отплывем, наш корабль был уже далеко от города на самой середине широкой Волги, на которой месяц проложил желтую дорожку. Слава богу, что погода была благоприятной, а Волга – тихой, так что мать была очень удивлена, когда я ей сообщил, что мы уже давно отплыли.

В Камышин мы прибыли совсем рано. Как только мы поднялись на высокий берег, моя мама с любопытством оглядела город в лучах восходящего осеннего солнца и с удовольствием заявила: «Я поклялась бы, что я в Плоцке».

Дома ее ожидали теплая встреча моей жены и внуков.

Вечером, после чаепития, мы уютно сидели, как в былые добрые времена, вокруг стола и беседовали о разном. Мне захотелось записать на магнитную ленту мамин голос, но только так, чтобы она об этом даже не подозревала.

Моя мать, не взирая на то, что она в области духовной была вполне осведомленным и современным человеком, в делах технических и науке была совсем необразованна, и, когда я поставил на стол магнитофон, она не обратила на это никакого внимания, принимая мою возню с ящиком, как обыкновенное дело. Когда микрофон уже был приготовлен и включен, я к ней придвинулся поближе и завел с ней разговор, во время которого она рассказала на свой манер историю, как она у себя в Харькове покупала гречку. Нужно было видеть, как моя мама изумленно застыла с широко открытыми потрясенными глазами, когда сразу же после ее рассказа я воспроизвел на магнитофоне эту, только что записанную, историю и она услышала свой собственный голос и «гречку». Это было незабываемо.