— О Мелентьевой помнят, — тихо откликнулась Мария Васильевна. — Улица ее именем названа в нашем городе, там же памятник поставили. А кто помнит Игнатьеву, Няттиева? Часто спрашиваю себя, кто вспомнил бы меня, если бы я погибла?
Мы опять помолчали. Я закрыл скорбную тетрадь, положил ее в свой неразлучный черный портфель. О, сколько видел тайн этот черный портфель!
Попрощались, обнялись. Я обещал появляться, не пропадать подолгу. У порога Мария Васильевна меня остановила:
— Погодите. Хочу посоветоваться. Тут Мосин объявился. Я не говорила вам, что живет он по-прежнему в Петрозаводске. Жена умерла. Сам больной, немощный, одинокий. Просится, чтобы я его взяла к себе. Да я бы взяла его, если бы жила одна. Точно уж взяла бы. Все ночи напролет думаю. Знаю, что такое одиночество. У детей, внуков — своя жизнь. А Мосину я, уж точно, нужна. И словом, и делом помогла бы. По-христиански было бы…
Я стоял, опустив голову, не зная, что ответить…