Из огня да в полымя - [23]

По Определению № Н-175 Военного Трибунала Северного Военного округа от 25 декабря 1954 года приговор Военного Трибунала войск МГБ КФССР от 22.03.52 года в отношении Мосиной (Бультяковой) М. В. отменен и дело прекращено за отсутствием состава преступления (л. д. 381-382).

При допросе 3 апреля 1951 года в МГБ КФССР Мосина (Бультякова) в частности показала:

«…в августе 1942 года по линии ЦК КП(б), ЦК ЛКСМ КФССР под соответствующей легендой я была направлена в тыл финских войск на территорию Сегозерского района КФССР… 19 сентября 1942 года, находясь на территории, занятой финнами, в районе дер. Кузнаволок, была задержана финским сержантом и доставлена в пос. Паданы, где была подвергнута допросу со стороны финского майора… после меня доставили в гор. Медвежьегорск, где проводилось тщательное расследование… на состоявшемся в Медвежьегорске суде была осуждена к пожизненному заключению… и направлена в тюрьму города Хяменлинна (Финляндия)… после семимесячного пребывания в тюрьме города Хяменлинна я была направлена в Киндосваарскую тюрьму Пряжинского района КФССР, где содержалась примерно до 22 июня 1944 года, а затем вывезена в лагерь гор. Петрозаводска, где я была освобождена войсками Советской Армии (л. д. 91, 92, 94, 95, 98)».

Из имеющегося на временном хранении в УФСК РФ по РК «Списку советских граждан, задержанных финскими контрразведывательными органами за время войны 1941-1944 гг.», под номером 109 значится: Бультякова Мария (Майки), кассирша, рожд. 7/7-23 г., задержана 19/9-42 года по подозрению в шпионаже, направлена 27/10-42 года в распоряжение командира пограничных войск.

Основание: ЦГА, фонд № 287, оп. 2, пор. № 34, л. д. 13.

Из имеющихся на временном хранении в УФСК РФ по РК «Материалов на лиц, находившихся в тюрьме Киндосваара», под номером 35 значится: Бультякова Мария, 1923 года рождения, урож. КФССР, разведчица ЦК ВЛКСМ, была переброшена в тыл финских войск в 1942 году, попала в плен и была осуждена финнами. Сидела в Киндосваарской тюрьме до июня 1944 года. 24/6 привезена в гор. Петрозаводск и помещена в лагерь № 2. Освобождена частями Красной Армии.

Основание: ЦГА, фонд № 287, оп. 2, пор. № 50, л. д. 95

Начальник УФСК РФ по РК

(министр безопасности)

В. Е. Проничев

— Еще одна папка. Это светлая папка, в ней милые моему сердцу письма, поздравления, телеграммы. Тут хранятся письма Куприянова. Он так хотел встретиться со мной, когда приезжал в Петрозаводск…

Однажды передал с кем-то: «Обязательно хочу повидать Машу Бультякову. О многом надо с ней поговорить».

Пришла я к нему в гостиницу. Обнялись. А у него в номере людей полно. Шумные, кое-кто навеселе. Посидела, посидела… Геннадий Николаевич руками разводит: дескать, видишь, какая картина. С ними, с мужиками, общается, разговаривает, а с меня глаз не сводит. Потом вышли мы с ним в коридор.

— Приходите в конце недели, я тут в архиве сижу, буду еще, не уеду. Нам надо обязательно поговорить. Вы поняли, Мария Васильевна? Обязательно! Ведь вас осудили из-за меня. Я это знаю, это точно. Долго будем говорить и так, чтобы никто не мешал. Мы, Мария Васильевна, товарищи по несчастью. Я хочу знать, как велось ваше следствие. А вам расскажу всё без утайки, как никому другому, что со мной делали в Лефортово…

Словечко это — «Лефортово» — я в лагерях слыхала. Все боялись этой московской тюрьмы, боялись, как чумы. Но встреча наша не состоялась, о чем очень и очень жалею и по сей день. Дело в том, что услали меня в командировку. И позже, когда Куприянов приезжал, я находилась в отъезде. Такая уж работа у меня была, ничего не попишешь.

Прислал Геннадий Николаевич мне свою фотографию военных лет. В генеральской форме, с двумя орденами. На обороте написал: «Марии Васильевне Бультяковой-Мосиной на память о совместной работе в суровые годы Великой Отечественной войны. Г. Куприянов. Снимок 1942 года».

Не думал, не гадал он, как с ним обойдётся Сталин. Хлебнул Геннадий Николаевич горя побольше моего. Говорят, будто бы есть какие-то дневники Куприянова. Будто всё в них описано, что с ним творили…

…Мария Васильевна прервала свой долгий рассказ, отвернулась от меня. Глядела она в тихий темноватый угол, где над изголовьем кровати золотились небольшие иконки современного изготовления.

— Есть такие дневники, Мария Васильевна, точнее, тюремные записки, — сказал я. — Но их можно читать тем, у кого крепкое, здоровое сердце.

— Как бы я хотела взглянуть на них, — прошептала Бультякова.

— Я могу договориться с архивом, и нам их покажут.

— Ноги мои плохо ходят. Я уже почти не выхожу из дому. Говорила или нет — у меня инвалидность, вторая группа. «Ничто не проходит бесследно, и молодость наша бессмертна», — так, кажется, поется в песне?

— Можно поступить по-иному, — сказал я. — Могу заказать ксерокопию, могу собственноручно выписать наиболее потрясающие места.

— Сделайте, прошу вас.

Через неделю я пришел к Марии Васильевне с рукописной тетрадочкой, в ней десяток страниц, переписанных мной из личного архива Куприянова. Писал я эти страшные страницы в несколько приемов. Пишу — и вдруг всё так и захолонет внутри. Выйду во двор архива и дышу, дышу всей грудью. А потом снова сажусь за стол. Листаю пожелтевшие листочки.