Из одного металла - [8]
Перед тараном несколько даже опередил фашистский танк. Со стороны могло показаться, что механик-водитель советского БТ-7 просто увлекся погоней и просчитался. Но это тоже был обдуманный маневр. В следующее мгновение «бэтушка», взвихрив одной гусеницей снег, развернулась почти на месте и ринулась уже непосредственно на врага...
Петр ударил угловатый Т-III на встречном курсе. Ударил острым лобовым гребнем — местом, где передний наклонный лист брони сварен с плитой днища. Попал, как и целил, по ведущему колесу. То податливо смялось, лопнула гусеница. Крестастая машина резко качнулась, но устояла. И тогда Трайнин, прибавив обороты двигателя, опустил педаль сцепления...
Юзом протащил «разутый» на одну гусеницу Т-III метров на десять в сторону. И с изумлением увидел, как тот вдруг сам начал задирать свой нос, уползая под какой-то крутой обрыв. Едва успел притормозить, догадавшись: он же столкнул фашистский танк в реку! В ту самую реку Озерни, которую они с командиром четверть часа тому назад безуспешно высматривали! И вот ведь как довелось ее обнаружить...
Несколько секунд в их танке царила до звона стойкая тишина. Отходили от только что совершенного. Наконец в наушниках шлемофона Петра послышался севший до ломкой сухости голос старшего сержанта Обухана:
— Выходит, отправили гадов раков кормить...
И — уже озабоченно:
— Ну, а у нас как, все в порядке?
— Порядок, командир, — ответил Петр, усилием воли перебарывая вдруг возникшую дрожь по всему телу. — Передачи, кажись, включаются, гусеницы целы...
— Тогда давай опять к лесу. Поначалу осмотримся, а уж потом...
Вернулись на прежнее место вовремя. Потому как из-за угла противоположной рощи показался... третий T-III. Он шел на высокой скорости, шел по следам предыдущих машин и словно бы догонял их. А может, это и был по какой-то причине отставший от основной группы танк?
Но в данной ситуации ни Обухану, ни Трайнину было не до разгадок. Их беспокоило иное. Вот сейчас этот T-III минует тянувшуюся от рощи низину, выйдет наверх, на опушку, и... Что предпримет его экипаж, увидя чадящий на опушке танк? Повернет ли сразу назад, чтобы предупредить свое командование об опасности, или...
К счастью, случилось это самое «или». Вражеские танкисты, видя горящий танк, остановились в отдалении. Из башенного люка высунулся гитлеровец, по всей вероятности командир экипажа. Он долго разглядывал в бинокль опушку, явно недоумевая: что за чертовщина! Следов танкового боя вроде бы не видно, а одна из машин их группы горит... К тому же где еще один танк?
Трудно догадаться, что решил смотревший в бинокль фашист. Может, то, что этот их танк просто подорвался на случайной мине, а другой ушел своим маршрутом. Во всяком случае, он опустился в башню, захлопнул люк, и... T-III двинулся вперед, на сближение с горящим.
О чем думали в эти минуты Трайнин и Обухан? О единственном: этот вражеский танк тоже нельзя ни и коем случае упускать. И если нет бронебойных снарядов...
— Что, командир, повторим? — на этот раз уже спокойно и осмысленно предложил старшему сержанту Трайнин.
— Придется. Иного выхода нет, — тоже осмысленно ответил ему Обухан. Посоветовал: — Только ты не торопись, Петро. Пускай-ка подойдут к горелому, вылезут, начнут осматривать....
Так оно и случилось. Подойдя к подбитой машине, Т-III остановился. Из него вылез один из гитлеровцев (если судить по люку, из которого он вылез, то механик-водитель) и, пугливо оглядываясь по сторонам, пошел к все еще дымившемуся танку. Вот тогда-то Петр и дал полный газ своей «бэтушке»...
Второй таран тоже получился очень удачным. Трайнин буквально срезал ведущее колесо у стоящего Т-III. Попытавшихся было выскочить из покалеченной машины фашистов, а также бросившегося наутек механика- водителя срезал меткими пулеметными очередями Николай Обухан.
Новый, 1942, год они встречали в бою, громя тылы какой-то немецкой дивизии у села Сляднево. Разделались с ними довольно быстро и сразу же исчезли в ночи.
И вообще их конно-механизированная группа действовала в тылу врага очень стремительно. Внезапно появляясь то в одном, то в другом месте, она в коротком бою уничтожала мелкие гарнизоны противника, штабы его частей и соединений, обозы, нарушала связь. Против нее фашисты вскоре бросили довольно значительные силы — свели воедино несколько потрепанных под Москвой пехотных дивизий, усилили их танками, артиллерией, подключили даже авиацию. Но группа продолжала оставаться неуловимой. Днем, как правило, ее основные силы останавливались на дневки в лесах, рассылая по сторонам, подчас на расстояния в несколько десятков километров, мелкие, беспокоящие врага подразделения танков и кавалерии. А с наступлением сумерек...
Из показаний пленных, а также из захваченных штабных документов они знали, что немецко-фашистское командование весьма высоко оценивает их подвижность и маневренность. Оно не скупилось на такие определения, как «летучие», «неуловимые», «ночные призраки» и тому подобное.
Но дело здесь было вовсе не в более лучших, чем у немецких, тактико-технических характеристиках советских танков, в «поразительной выносливости русских кавалеристов». Выручала подчас простая солдатская смекалка. Да, действовать по глубокому снегу было трудно. Но красноармейцы делали из лыж волокуши и ставили на них пулеметы, а простые крестьянские розвальни приспосабливали для перевозки артиллерийских орудий.
В книге освещается жизнь и боевая деятельность советского полководца Героя Советского Союза генерала армии Николая Федоровича Ватутина. В годы Великой Отечественной войны он был заместителем начальника Генерального штаба, представителем Ставки ВГК на Брянском фронте, командовал войсками Воронежского, Юго-Западного и 1-го Украинского фронтов. Книга рассчитана на массового читателя.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ни один писатель не может быть равнодушен к славе. «Помню, зашел у нас со Шварцем как-то разговор о славе, — вспоминал Л. Пантелеев, — и я сказал, что никогда не искал ее, что она, вероятно, только мешала бы мне. „Ах, что ты! Что ты! — воскликнул Евгений Львович с какой-то застенчивой и вместе с тем восторженной улыбкой. — Как ты можешь так говорить! Что может быть прекраснее… Слава!!!“».