Из моих летописей - [25]
Как водится, русак на дороге стал махать так резво, что Кара, справившись на крутом повороте и вырвавшись на дорогу, скакала за ним, почти не сокращая просвет между собой и зверем. Больше полукилометра вел русак дорогой сильную и стойкую борзую, пока встречная повозка не заставила его кинуться вбок, на стерню. Как ни скакал он здесь во все ноги, но на полевом грунте Кара стала быстро и уверенно подбираться к русаку. Она уже готовилась потащить или, по крайней мере, бросить зайца в сторону новой угонкой, но не вышло: русак влетел в полезащитную лесную полосу. Скрылась за ним и Кара.
— Все! — решили судьи. Ведь по всем канонам борзой в лесу делать нечего. Но Корнеев, не отставший на своей быстрой каурке, крикнул:
— Глядите! Где Кара выйдет в поле… Там поймала… — И он пронесся мимо.
Мы с Романовым поехали за ними рысью, уверенные, что как ни отлично работает Кара, но придется ей теперь отступиться. Ехали мы и поглядывали: вот-вот борзая покажется на чистом и побежит к хозяину. Наблюдали мы за своей стороной поля, поглядывали и за лесополосу — она была ниже всадника. Проехали метров полтораста вдоль леса и увидели: Кара вдали вышла из чащи… Вот подскакал к ней Корнеев, спрыгнул с лошади.
Оба — охотник и собака — скрылись в кустах, а каряя кобылка осталась стоять — ни шагу. Крепка выучка!
Судьи заторопили коней, и едва подравнялись к Карюхе — из лесополосы вышел борзятник, левой рукой управляясь с костылем, а в правой неся богатыря-русака. На наших глазах совершилось чудо: борзая поймала зайца в лесу!
Горячо поздравили судьи охотника! А он, зайдя с правой стороны лошади, приторочил русака к седлу, пристегнул костыль, лихо вскочил на Карюху, и все мы трое поехали к остальным борзятникам навстречу.
Сколько тут было восторгов, поздравлений, похвал и собаке, и борзятнику, и лошади! Тучков подъехал вплоть к Корнееву и прямо с лошади обнял победителя и расцеловался с ним.
— Ай да Кара! Ай да ловец!
Счастливый Корнеев сиял:
— Ловит — это ладно. И жинка, и пацаны мои зайчатину обожают. Но всего дороже как скачет собака — ну чисто тебе ласточка летит! Глядишь и не наглядишься!
Каре судьи, разумеется, дали диплом. И жаль было только, что нечем нам наградить хозяина — чудесного ездока и отличного охотника.
Человек ногу на войне потерял, но видеть красоту не разучился, да и удаль — вся при нем!
В тот год День Конституции — 5 декабря пришелся в пятницу. Нам с Михаилом Ивановичем Лениным на наших службах удалось освободиться и на субботу. Получалось целых три дня для охоты.
Из Москвы мы выехали вечером в четверг, забрав с собой мой смычок русских пегих гончих (Пенин оказался в то время «безлошадным»). Мой товарищ был постарше меня — уже под шестьдесят, но слово «старик» не шло ни к его живому сухощавому лицу с русой бородкой клинышком, ни ко всей его небольшой, ладной и подвижной фигуре. Да и что за старость при такой жизнерадостности и широте интересов!
За увлекательными охотничьими и неохотничьими разговорами мы и не заметили, как пригородный поезд довез нас до нашей станции.
Теперь покатили мы на своих двоих по заснеженному проселку — дорога недальняя, всего семь километров. Тут беседа шла больше о перспективах: хорош будет гон! Снег сплошь укрыл землю неделю тому назад, а нынче утром выпала свежая пороша, самая такая, какая нужна, — неглубокая, лишь прикрывшая старые следы.
Хорошо было идти, наслаждаясь той тишиной полей и лесов, по которой так часто скучаешь в городе.
Шли мы и полями, а больше лесом. День простоял без ветра, и деревья не стряхнули с себя выпавший снежок. Каждый березовый сучок, каждая еловая лапа, ровно и точно посыпанные снегом, четко вырисовывались под ярким месяцем, гордые чистотой своего наряда и его мельчайшими блестками-искорками.
Но не очень-то залюбуешься игрой лунного света и сверканием разноцветных искр, когда ведешь смычок засидевшихся гончих в расцвете сил. Воображая след зверя в каждой ямке на снегу, они кидались из стороны в сторону со всей присущей им страстью. А Пенин еще и острил:
— Что-то не пойму, почему это не гончие текут за доезжачим, а доезжачий ныряет за ними? Это такой новый метод приездки?
Когда часам к одиннадцати мы пришли в село Троицкое, Марья Харитоновна отворила нам быстро:
— Не спала я, ждала! Тоже ведь понимаю, какая пороша! Тут же пришлось ей отбиваться от гончих, которые на радостях могли сбить с ног:
— Да отвяжись, Гобой! Лютня, убирайся!
Но выжловка успела все же допрыгнуть, лизнуть хозяйку в нос.
Собак привязали на дворе на соломе, а сами — в избу, к самовару.
Марья Харитоновна, женщина пожилая, но еще не совсем расставшаяся со своей былой красотой, действовала у стола быстро и ловко. А выкладывала она нам не только пироги да соленые грибы, но заодно и свои трудности-печали.
— Хороши сынки, да живут себе в Москве припеваючи, не приедут седой матери дровец повозить. Не чуют, как у меня всю поясницу разломило.
Михаил Иванович не мог оставаться равнодушным к чужой беде.
— Марья Харитоновна, — спросил он, — а колхоз вам лошадку даст?
— О лошади толку нет. Трудодней-то у меня вон сколько!
